– Мой любимый витраж. Но обычно его никто не выбирает. Вы первая. Святослав. – Он подошел к ней совсем близко, улыбаясь, и протянул руку. – Для вас просто Слава.
– Валентина. – От его улыбки и прикосновения все ее смущение рассеялось как туман, и она почувствовала себя в этой необычной галерее почти как дома. – Кто делал эти прекрасные картины?
– Вы мне льстите, называя то, что здесь выставлено, картинами. Я когда-то был художником, много ездил по Европе и в Италии заболел витражным делом. С тех пор этим и занимаюсь. В Москве теперь мода на витражи у богатеющих граждан, но покупают и заказывают в основном витражный ширпотреб. А искусство остается невостребованным и, видимо, до прихода нового Возрождения таковым и останется.
– А как вы это делаете? Это очень сложно?
– Вы хотите научиться? – Его карие глаза как будто осветились изнутри, или, быть может, ей показалось… Возможно, это просто свет так удачно упал на его интересное, но уже немолодое лицо.
– А разве можно такой красоте научиться?
– Конечно, у меня есть мастерская и ученики, хотите, я присоединю вас к начинающей группе, мы с ними еще недалеко ушли.
– А я смогу?
– Как мы узнаем это, если вы не начнете?
– У меня есть еще одна проблема. Я не знаю, сколько стоят ваши уроки. Но я не могу много платить. У меня… В общем, я весьма ограничена в средствах. – Валюшка изумилась собственной наглости. Вообще-то она совершенно не умела торговаться, а тут выходит, что она почти торгуется. И с кем? С совершенно незнакомым ей мужчиной!
– Это, уважаемая Валентина, не большая проблема. Я все равно искал помощника по мастерской, мой Алексей недавно уехал на полгода стажироваться к Лучано, так что его место освободилось. Дел у помощника немного, вы быстро освоитесь. В его обязанности входит уборка в мастерской. Ваши женские руки, я уверен, с этой задачей справятся совершенно бесподобно. Так что, если вас это устраивает, милая госпожа Валентина, то по рукам?
– По рукам! – Валюшка уверенно вложила свою мягкую ладонь в эту теплую мужскую руку и, только уже выйдя на свежий воздух в вечереющую Москву, ощутила дрожь в коленях и свои горящие щеки: она будет учиться делать витражи? Будет помощником этого удивительного человека? Она ли это? А вдруг он прохиндей какой-нибудь? Нет, не похоже. У него ясные глаза, хорошая улыбка и очень уверенные руки. А вдруг она не справится? Вдруг у нее нет никаких способностей, и она только опозорится и подведет такого подозрительно-замечательного Святослава? Тут она вспомнила его же слова: «Как мы это поймем, если вы не начнете?» И, правда, начнем, а там посмотрим. Приходить в мастерскую нужно будет только через несколько дней, за это время она еще все хорошенько обдумает…
На этот раз Ромка позвал меня не в молодежную кафешку, а в дорогой ресторан. Честно говоря, прежние места наших встреч устраивали меня гораздо больше. В этих фенси-шменси заведениях я чувствовала себя Фросей Бурлаковой, даже если не заказывала шесть стаканов чаю, а пила «бордо» какого-то особенно удачного года. Мое несоответствие этому во всех отношениях прекрасному месту мешало наслаждаться отменным блюдом и слушать Ромкины разглагольствования о том, «как все вокруг прогнило».
Выглядел он при всем при этом весьма шикарно. Солидно седеющий красавец-мужчина в отменном костюме. Две красотки-щебетуньи за соседним столиком, дымя узенькими сигаретками в ухоженных ручках с французским маникюром, одетые весьма пафосно, будто лично Гуччи надел на их шикарные плечики свои наряды, томно бросали взгляды в нашу сторону. Видимо, мгновенно распознав во мне особу, не составляющую им никакой конкуренции, они решили попробовать заинтересовать моего кавалера путем артиллерийского обстрела многозначительными взглядами и таинственными перешептываниями. Но все их девичьи усилия пропадали совершенно зазря. К моему удовольствию, Ромка не обращал на них никакого внимания. Впрочем, на меня тоже. Вот уже полчаса он как будто говорил все время сам с собой. А я сидела и думала, зачем ему для этого странного монолога понадобилась именно я? Он что, с Машкой не мог поужинать?
В конце концов, когда совершенно неземная телятина встала колом у меня в животе, я взяла его за руку:
– Ром, что у тебя стряслось-то?
– У меня все отлично. Почему ты спрашиваешь?
– Исходя из двух соображений. Во-первых, последнее время ты мне звонишь только тогда, когда у тебя все плохо. Во-вторых, у тебя в глазах такая тоска, что я «даже кушать не могу». А мне еще предстоит переварить этот вкусный ужин. Так что давай рассказывай.
– Да нечего особенно и рассказывать.
– Ром?..
– Я не знаю. Это трудно описать… Понимаешь, мне кажется, она несчастна.
– Кто?
– Машуня, конечно.
– С чего ты взял?
– Я думал, что если буду больше зарабатывать, то она расслабится, поймет, что я смогу ее обеспечить, будет больше улыбаться. А мне кажется, что она все время недовольна. Поджатые губы, напряженное лицо, жесткий, неласковый голос. И в Лондон она собралась ехать с подругой, а не со мной. Мне непонятно, что происходит, я же пытался сделать все, чтобы ей было хорошо.
– Ох, где-то не так давно я это уже слышала. Что у вас за мания такая: пытаться осчастливить других. Неужели это возможно?
– Что ты имеешь в виду? – Ромка впервые за время разговора посмотрел на меня довольно пристально, даже можно сказать, неприлично уставился.
– Да нельзя сделать счастливым кого-то. Только сам человек может сделать себя счастливым. Другой не может сделать это за него.
– Это еще почему?
– Да потому! Другой – это «другой», понимаешь? И у него все по-другому внутри устроено, не так, как у тебя. Совершенно ведь не известно, что может по-настоящему осчастливить твою Машку. Ты хоть и любишь ее, но ведь совсем не знаешь.
– О чем ты говоришь? Я ее прекрасно знаю, я чувствую ее кожей.
– Да не знаешь ты ничего, она и сама-то себя не очень знает, а уж ты-то с ней без году неделя.
– Скорее наоборот, год без недели…
– Да неважно это. Люди загадочны сами для себя, а уж для нашего постороннего глаза они вообще закрытая книга. Даже близкие люди. Знаешь, зачастую максимум, что мы знаем о человеке – это аннотация и титульный лист. Не каждый в своей собственной книге читал хотя бы оглавление, а если учитывать тот факт, что роман этот пишется, пока человек живет, то процесс познания себя получается бесконечным, и это при условии, что ему или ей интересно себя познавать. Короче, вердикт мой такой: ты не можешь сделать ее счастливой.
– Только потому, что я ее как следует не знаю?
– Не только поэтому. А потому, что это ее задача: сделать себя счастливой. Счастье – это не то, что сваливается нам на голову, и не то, что кто-то может нам вручить как большой и драгоценный подарок. Счастье – это то, что однажды пускает корни внутри нас и вырастает как прекрасный цветок или дерево. Это уж кто что посадит. Но чтобы это в нас выросло и расцвело, нам нужно о нем заботиться, полоть, поливать, беречь, любоваться, в конце концов. Ведь мало стать счастливым, нужно еще уметь им быть, уметь наслаждаться красотой, тишиной и ароматом нашего счастья. Прости за пафос сравнения, под «бордо» и телятину по-тоскански иначе не формулируется.
