Пораженные услышанным, люди начали метаться по площади. Одни бежали, чтобы найти оружие, другие присоединились к всадникам и их ближнему окружению. Не дожидаясь, пока на площади соберется слишком много черного люда, который мог бы помешать их замыслу, всадники въехали в Кремль. За ними устремились ватаги взволнованных москвитян. Среди мужских шапок и взлохмаченных голов замелькали повойники и кики москвитянок. К звону колоколов присоединился говор толпы. Одни ругали «царя» – это были подготовленные холопы и челядинцы князей. Другие желали ему здравия и поносили кого-то, кто намеревался его убить.
В окружении приближенных Шуйский въехал в Фроловские ворота, держа в одной руке золотой крест, в другой – обнаженный меч. Подъехав к Успенскому собору, он сошел с лошади. Поддерживаемый слугами, князь приложился к образу Владимирской Богородицы и сказал окружающим:
– Во имя Божие идите на злого еретика.
Толпы с рычанием и воем, потрясая оружием, бросились к дворцу. В это время из дверей дворца вышел Басманов. Он сразу оценил и понял, что происходит. Приказав страже никого не впускать и вернувшись в спальню к «царю», он крикнул в отчаянии:
– Ахти мне! Ты сам виноват, государь! Все не верил заговору… А вот вся Москва собралась на тебя…
Стража при входе оробела и позволила какому-то лихому (а то и пьяному) заговорщику из простонародья ворваться в царские комнаты.
– Ну, безвременный царь! Проспался ли ты? – завопил он. – Чего не выходишь к народу и не даешь ответа? Отчитайся за свои вины, еретик!
Схватив с лавки царский палаш, Басманов разрубил голову ворвавшемуся крикуну. Тут же и Лжедимитрий, взяв меч у одного из немцев-телохранителей, вышел на крыльцо к толпе.
Вид у него был непочтенный. Недавно любимый чернью, «добрый царь» выглядел низеньким растерянным человечком, в расстегнутом кафтане и с рыжими, торчком стоявшими волосами. Он хотел что-то сказать – может быть, торжественно и успокаивающе. Но голос перехватило удушье. Он поперхнулся, закашлялся и затоптался беспомощно на крыльце. Наконец вдохнул воздух и тонким голосом прокричал, махая мечом:
– Разойдитесь! Я вам не Годунов! Я вас…
Кто-то из толпы выстрелил в него, пуля просвистела мимо. Еще стреляли, и осколки облицовки, мелкая щепа от удара пули отлетели ему в лицо. Лжедимитрий попятился и скрылся в комнатах.
Сойдя с коней, бояре во главе с Шуйским стали подниматься на дворцовое крыльцо. К ним вышел Басманов. Он уже взял себя в руки и громким голосом стал просить бояр не допустить убийства «помазанника Божьего». В то же мгновение буйный Татищев выхватил отточенный кинжал, зайдя сзади, пронзил Басманову сердце. Прославленный воевода Бориса Годунова и близкий соратник Самозванца мертвый упал навзничь. Смерть Басманова возбудила разъяренную толпу, словно жаждавшую первой крови. Басманова тут же подхватили и бросили с крыльца под ноги толпе.
Лжедимитрий вбежал в большой переход деревянного дворца и остановился. Его настигло внезапное помрачение ума. Он бросил меч на пол и схватился за голову. Бледное обычно лицо Лжедимитрия еще больше побледнело. «Эх, Юшка, дела-то твои плохи, – пробормотал он. – Кажись, конец близок… Жаль, брат, мало поцарствовал…»
Самозванца окружили поляки-музыканты из роты Доморацкого.
– Ваше Величество, вскричал толстый литаврист с пышными белокурыми усами. – Как нам быть? Куда деваться от толпы варваров? – Его литавра висела у бедра на широком белом ремне. Остальные музыканты дрожали, слыша кровожадный рев бунтовщиков. Некоторые даже всхлипывали, понимая, что смерть их близка.
– Держитесь, ребята, – сказал Самозванец, с сожалением поглядев на своих верных слуг, так весело развлекавших его гостей на пирах. – Я постараюсь привести отряд стрельцов. Стрельцы меня любят. Они помогут справиться с холопами крамольных бояр. У, подлый предатель Безобразов! Куда он подевал мои пистоли?
Отрепьев побежал дальше по переходу, заглянув в женскую часть дома. Там растерянно пристушивались к шуму за окнами Барбара Казановская и другие полячки.
– Где Марина? – взволнованно спросил Самозванец и, не дожидаясь ответа, попросил Казановскую. – Спрячьте ее куда-нибудь… – Он бросился к концу коридора, где было открыто большое стрельчатое окно.
Молоденький паж Ян Осмульский закрыл ключом дверь в покои царицы. Казановская, Марина и ее фрейлины сбились испуганной стайкой.
– Ваше Величество, – сказал смело юноша, обнажая саблю, – к вам схизматики подойдут только через мой труп.
В дверь стали ломиться, стучать, требовать, чтоб открыли. Наконец замок отлетел, и страшные бородатые мужики, видно, те, кого неожиданно выпустили из тюрем, ворвались в комнату Марины. Осмульский сразу зарубил первого напавшего. В него выстрелили из пищали и мертвого уже тыкали саблями и ножами.
– Где царь? – рявкнул один из ворвавшихся к царице.
– Га! Ха-ха! Девки! Вот бы их прибрать-то к рукам, – загалдели распаленные, забрызганные кровью громилы. – А идите-ка сюда, суки!
И тут в комнату протолкнулись князья Василий Голицын и Дмитрий Шуйский со своими вооруженными челядинцами.
– Стой! – крикнули они. – А ну не трогать! Ищите царя и его приблудов. Если царь сбежит, всем нам быть на плахе. Вон отсюда, ищите.
Выгнав разбойников, грабивших царские покои, Голицын выставил у двери караул новгородцев – суровых латников с саблями, пиками и пищалями.
– Никого сюда не пускать, здесь одни женщины.
Из возглавивших свержение Самозванца князей и думских бояр никто не собирался чрезмерно осложнять отношения с Польшей; со времен Годунова с нею был заключен мирный договор. Поэтому разрешить взбунтовавшейся черни нанести сколько-нибудь значительный урон представителям польской знати, королевским послам и ясновельможному панству не входило в замыслы боярства. Им нужно было убить Лжедимитрия, захватить власть, и убрать из Москвы лишние отряды распоясавшихся шляхтичей и жолнеров.
На вопрос Голицына: где царица? Казановская ответила, что Марину еще вчера отвезли к ее ясновельможному отцу, пану Мнишеку. Ответ вполне удовлетворил князя. И он покинул женскую комнату. В действительности, при нахождении в покоях мужчин, Марина, худенькая и маленькая, спряталась под пышными юбками своей высокорослой подруги Казановской. И, разумеется, никому не пришло в голову там ее искать.
* * *
Немецкая стража с алебардами еще пыталась удержать бунтовщиков. Но их было слишком мало. «Зачем я отпустил Маржерета с его сотней на Кукуй? – невольно мелькнуло в сознании Отрепьева. – Ах, дурак, дурак! Зарвался, ополоумел, расстрига! Ну, судьба решена… Последнюю попытку надо сделать!»
Он пробрался в полуразобранный каменный дворец Годунова. Выбрался на подмостки, устроенные еще для брачного празднества, но пока так и недостроенные. Самозванец, уверенный в своей силе и ловкости, решил перепрыгнуть с одних деревянных подмостков на другие. Примерился, прыгнул… однако оступился и с высоты сажен в пять упал на двор. От удара он потерял сознание и, говорили позже, вывихнул ногу. Если бы не это внезапное невезение, Самозванцу, возможно, удалось бы ускользнуть из Кремля… И тогда история Московского царства могла бы пойти по несколько иному пути.
