– Во, – смешливо сказал митрополит Крутицкий, – откуда объявился, туды и воротился, хе-хе…
Но царю было не до смеха.
Часть вторая
I
Как только 1 июня 1606 года Шуйский венчался на царство, подле нового царя немедленно явилось второе лицо в государстве – патриарх Гермоген. Бывший митрополит Казанский, известный своим сопротивлением неправославным поступкам Лжедимитрия. Это бесстрашное сопротивление показывало человека с твердым характером, готового страдать за неприкосновенность вверенного ему дела, то есть православия.
По природе своей патриарх Гермоген вполне соответствовал эпохе смут, заговоров и иностранных вторжений. Он соединял в себе справедливость и жестокость, непривлекательность в общении и неумеренную строгость. Слушая в то же время самые бессовестные наветы на кого бы то ни было, он худо отличал истинное от ложного.
Патриарха быстро сумели поссорить с царем. Для Шуйского такие отношения с патриархом оказались крайне невыгодны. Его власть, после того, как он не пользовался доверием ни у простого народа, ни у части боярства, выглядела довольно ограниченной. Современники прямо свидетельствуют в своих письменных показаниях, что с воцарением Шуйского бояре стали иметь гораздо больше власти, чем сам царь.
Не все бояре были в заговоре с Шуйским против Лжедимитрия. Некоторые, имевшие признание у населения, такие как Михайла Салтыков, князь Рубец-Мосальский, Богдан Бельский, оставались верны Лжедимитрию. Следовательно, враждебны новому правлению. Шуйскому не оставалось ничего другого, как подвергнуть их опале.
Конечно, решиться приговорить их к плахе он не посмел. Однако князь Рубец-Мосальский был сослан воеводой в Корелу, бывший исполнитель заочного обручения с Мариной Афанасий Власьев – в Уфу, Салтыков – в Иван-город, Богдан Бельский – в Казань.
Других стольников и дворян разослали также по разным городам. У некоторых приказано было отнять поместья и вотчины. А значит, в отдаленные области правителями и царскими наместниками были отправлены люди озлобленные, готовые принять участие в свержении существующего правления.
Уже в те дни, когда заговорщики убили Самозванца, Басманова, его ближайшее окружение и начали истребление поляков, дворянин Молчанов, задушивший жену Бориса Годунова, счел за благо сбежать из Москвы. Вначале он даже принял некоторое участие в разграблении дворца. Припрятал в большую суму выходной царский кафтан, саблю в золотой оправе с самоцветными камешками, еще кое-что по мелочи. Золотых и серебряных монеток пригоршню сунул в кошель за пазухой.
Рядом с ним князь Шаховской, пробравшись в царский кабинет, украл бессовестно государственную печать. Вначале даже и не знал чего ему с нею делать. Его было схватили заговорщики и хотели убить, но спас князя тот же Молчанов, вступившийся за именитого татя.
– Да ладно, чё лишний грех на душу брать, – сказал беспечно бывший опричник Ивана Грозного, а затем палач царицы Марии Годуновой, – посадим его пока в подвал на ночь. А завтра думцы-бояре разберутся.
Шуйский, став царем, сжалился над «рюриковичем»:
– Ну что ж ты, Григорий Петрович, печать-то стянул. Ей-богу, непочтенно как-то для княжеской крови. Поедешь воеводой в Путивль. Давай собирайся. Заслужи прощение.
– Заслужу, – пробурчал Шаховской, еле сдерживая ненависть к новому царю. «Лебезили перед Гришкой-расстригой равно, а уж Шуйский-то Васька особо расстилался перед еретиком, едва задницу не лизал. А теперь-то трон схапал, а меня в ссылку. Ну, погоди, старый хрен, горбоносый карла. Я те нос-то выпрямлю», – мстительно думал разъяренный князь Шаховской.
Молчанов, собираясь, пока не поздно, бежать из Москвы, решил все-таки посоветоваться с сидевшим под караулом Мнишеком. Караульным сказал с привычной строгостью бывшего стрелецкого начальника:
– Несу прокорм сидельцам. Велено пускать.
В корзине у него были хлеб, пироги, овощи. Для «Мариночки» доставил крынку с хорошим медом.
Уединившись с Мнишеком, Молчанов посвятил его в свои планы и просил у него письмо к королю Сигизмунду.
– Понимаете, пан Юрий, по всей Москве люди говорят: «Лица Димитрия Ивановича не узнать, да еще прикрыли маской… Пошто? К чему такое сокрытие? Что-то не так. Не он это. Царь спасся». И тут меня как в голову ударило: что если… а?
– Очень дельная мысль, пан Михаил. Впрочем, писать сейчас королю не особенно выгодно. Ничего веселого я ему пока сообщить не могу. Напишу лучше в Самбор своей жене… это моя вторая жена… Она весьма умная женщина, придумает что-нибудь. А вам я посоветую взять с собой двух гусар: Леха и Владека. Это мои доверенные люди. Они смелы, неглупы и преданны. Надо только, чтобы их отпустили из Москвы.
– Все сделаю, пан Юрий. Я договорился о пропуске поляков с приятелями, с которыми служил в стрелецком полку.
– Прекрасно, пан Михаил. Да помогут вам Езус Мария. Дерзайте.
В сопровождении двух польских гусар Михаил Молчанов помчался к литовской границе.
За Можайском, в харчевне, где они остановились перекусить, их обступили местные стражники:
– Кто такие? Откуда? Куда?
И Молчанов, больше обращаясь к своим спутникам, горько усмехнулся:
– Ну вот, они уже своего государя не узнают.
– Димитрий Иванович? – стражник отшатнулся, чуть на колени не пал. – А нам сказывали: забили царя бояре… эх!
– Верно, убили моего постельничего, а меня упустили. А ему-то, бедолаге, лицо все изуродовали, да еще маской-харей накрыли. Люди говорят: это не он, не наш царь-то… Ну, ничего. Скоро я вернусь в голове армии и с крамольными боярами поквитаюсь.
Мгновенно все узнали, что здесь сам царь Димитрий Иванович, живой и невредимый, счастливо ушедший от боярских холопов. Всем хотелось видеть «доброго Димитрия Ивановича», многие крестились, еле сдерживая слезы:
– Слава Богу, спасся сердешный.
Хозяин харчевни наотрез отказался взять плату за еду:
– Господи, государь, да для меня такая радость тебе услужить. Дай Бог здоровья и силы на супостаты, да настигнет их десница твоя. Бог тебе в помощь.
И Молчанов с ухмыляющимися гусарами поскакал дальше. По дороге он объяснил полякам:
– «Димитрий» шел к Москве от Северских городов. А по этому шляху на Путивль его никто не видел. В самой Москве-то многие его в лицо не знали. Так что давайте теперь строго: я ваш большой господин, бежавший из Москвы царь. А вы – мои усердные слуги. Глядишь, до польской границы прокормимся. Вам понятно?
– Еще бы не понять, пан Михаил!
И полетела весть впереди трех отчаянных всадников, о том, что едет царь Димитрий, чудом спасшийся от бояр. А противоположная дорога несла ту же весть на восток, к Москве.
– Жив Димитрий Иванович! Жив, уцелел! Слава Господу Вседержителю!
