– Воевода Димитрия Ивановича Болотников в осаде находится, в Калуге, Ваше Величество. Дела его довольно плохи на нынешний день. – Князь ткнул пальцем в то место на чертеже, где кружком обозначалась Калуга.
– Болотников стоял уже у ворот Москвы, – сказал сердито самозванец. – Чего же он не взял ее? Сил у него вроде хватало.
– Его предали в самом начале боя рязанские предводители Ляпуновы.
– Ну вот видишь. А ты спрашиваешь, для чего я их всех вешаю? Иуды, христопрадавцы… Вешал и буду вешать. Помнишь, атаман, – обратился «Петр Федорович» к Бодырину, – как Ефросинья, дочь князя Бахтеярова, на коленях меня просила помиловать ее отца?.. А уж красива, слов нет. Темненькая, черноглазая, стройна, как тростинка… Они, Бахтеяровы-то, кажись, из крещеных татар… Словом, молит, просит… Я говорю: «Приходи ко мне в опочивальню, тогда и поговорим».
– Ну и как она? – сквозь зубы спросил Шаховской.
– Пришла. Хороша на перине-то оказалась, горяча, сладка… Ох, и отвел я душу, поиздевался над княжной, как хотел… А утром оделись, выходим из дома, а перед крыльцом ее отец смирно висит. Так эта гадючья порода вынимает откуда-то ножик наточенный и на меня – прыг… Я было опешил спросонья-то… Хорошо Хмырь рядом стоял, успел саблю выхватить да княжне голову смахнуть… Так и покатилась, ровно тыковка малая, прямо в грязь… Хо-хо-хо…
– Молодец есаул, быстро сообразил… – поощрительно сказал Шаховской. – А то достала бы Фроська Бахтеярова нашему царевичу-батюшке до горла, чтобы мы все делать-то стали бы?.. – лицемерно закручинился князь. Но «Петр Федорович» нисколько не смутился.
– Убила бы меня девка, сожгли бы ее на медленном огне. А вместо меня повел бы казаков на Москву атаман Бодырин, – спокойно пояснил он. – Лишь бы в Москву войти да всех московских бояр перевешать.
VI
Воеводы царя Василия Шуйского собрались в шатре князя Мстиславского под Калугой. Мстиславский расстроенно говорил Михайле Скопину-Шуйскому и Борису Татеву:
– Вот грамота от государя. Тебе, Михайла Васильич, велено идти под Серпухов. Усилить Ивана Шуйского твоим конным полком.
– Что ж, государю виднее кому куда идти.
– А мне сдается, князь, – желчно возразил Мстиславский, – Болотникова нужно из Калуги выкуривать, а не Серпухов укреплять.
Татев поднял брови, вздохнул, развел руками.
– Это как посмотреть. – произнес он. – Через Серпухов дорога ведет от Тулы до Москвы. В Туле изрядная армия. Царь бережется.
– Сейчас два главных воровских гнезда, – сказал Скопин, – Калуга да Тула.
За шатром послышался шум, вошел стрелец-разведчик. Доложил, что поймали «воровского» лазутчика. У него листок бумаги, донесение какое-то.
Мстиславский прочел его, еще больше обеспокоился и побледнел.
– Ну вот, к Болотникову от Тулы идет подкрепление. Навстречу им пойдут князья Татев и Черкасский с боярским полком. А ты, Михайла Васильевич, торопись в Серпухов, как царем велено.
Болотников и атаман Заруцкий наблюдали со стены за перемещением царских войск. Вскоре казаки взяли языка из лагеря Мстиславского. Он сказал, что князь Скопин ушел к Серпухову, а Татев с Черкасским на Тулу. Потом объяснил: поймали казака-лазутчика, при нем грамота. Оказывается, князь Телятевский шел на выручку Болотникову.
Боярский полк, ведомый Татевым и Черкасским, в тот же день встретил дружину Телятевского. Издали началась перестрелка. И одним из первых выстрелов через речку Пчельню убило Татева. Гибель предводителя расстроила ряды детей боярских.
А князь Телятевский уже перешел речку и, грозя саблей, кричал:
– Вперед! Руби изменников, хлопцы!
Казаки Телятевского, как обычно, с визгом и свистом бросились на боярский полк. Засверкали сабли, загремело железо о железо. Кони, хрипя и визжа от ужаса, вставали на дыбы, бросались в сторону. Люди в рубке зверели, не думая о пощаде, не рассчитывая остаться живыми, не разбирая кто-где, человек ли, конь ли перед ним. Князя Черкасского пронзили пикой, он с воплем схватился обеими руками за древко и сразу умер.
Оставшись без начальников, боярский полк бросился бежать, показав врагу тыл и тем самым воодушевляя его. Победители гнали боярский полк более трех верст, устилая дорогу трупами. Больше половины полка полегло на Пчельне. А уцелевшие, прискакавшие в лагерь под Калугой, кричали издали:
– Бечь надо! Там такая силища прет! Спасайся, братцы! Воевод убили и полполка в капусту порубали…
И тут в дружине князя Мстиславского в тот же миг распространился слух… Ясно, почему так плохо все получается… Войско-то против нас ведет природный государь Димитрий Иванович…
– А мы кому служим? За кого гибнем? За Шуйского, который хотел погубить настоящего царя? Сдаемся!
Неожиданно распахнулись крепостные ворота. Во главе с Болотниковым и Заруцким сотни казаков, размахивая саблями, вылетели из города. Помчались на лагерь Мстиславского. А из-за окоема показалась дружина-победительница князя Телятевского. И тогда полки Мстиславского стали бессовестно бросать оружие и поднимать руки. Сдавались вместе с начальниками.
Князь попытался было остановить своих воинов, крича с возмущением:
– Изменять? Государю своему? Сукины дети!
– Наш государь Димитрий Иванович! – ответили ему царские стрельцы. – А ваш – предатель и цареубийца Шуйский…
Понимая, что его сейчас возьмут в плен свои и отдадут «ворам», князь Мстиславский ударил коня плетью между ушей и поскакал вместе с Горским в Серпухов. «Старый дурак! – ругал он в душе Шуйского. – Снять конников Скопина накануне таких сражений. Ну, шелудивый пес, чтоб тебя Господь наказал!»
Примчавшись в Серпухов, Мстиславский доложил царю об измене войска, о гибели Татева и Черкасского.
– Царствие им небесное, – спокойно произнес седобородый низенький Шуйский и как-то лицемерно, наигранно перекрестился.
«Плевать тебе на всех, бараний помет», – подумал Мстиславский и отвернулся.
– Да, не справилися воеводы мои, не справилися, – словно бы рассуждая про себя, бормотал царь. – Не умеют воров побеждать…
– Может, не надо было забирать конный полк Скопина? – неуверенно спросил Мстиславский. – Тогда бы лучше получилось…
– А мне князь Скопин-Шуйский нужон будет в скорости как посаженный отец… Я ведь жениться собрался… Не знал, Федор Иванович? То-то…
Мстиславский от негодования и бессильной ярости чуть не заплакал. Опустил голову, не стал возражать царю. Сжимая кулаки, отошел в сторону.
Однако потеря под Калугой 15-тысячного войска, предавшего его, ох как сердила и волновала царя. Вот поганцы, лиходеи, изменщики… А ведь крест мне целовали…
– Все воеводы мои – кто погиб, кто драпака дал… И Мстиславский, и братцы мои… – жаловался Шуйский племяннику. – Я же под Серпуховым для Тулы войско собираю. В Туле теперя кой-то царь Петр сидит с войском, свирепый, говорят, ужасть… Сколько князей и бояр по всему севрюковскому да донскому краю перевешал, счету нет… Да еще в Стародубе очередной, значит, Димитрий вылупился. Где мне на всех них рук набрать? Ума не приложу, ей-ей. Однако в Туле и Болотников сукин сын, и все собралися. Ну, не знаю, чего мне с ними и делать-то…
