– Ладно, – согласился князь, – начинайте переправу. А мы отсюда по ворам стрелять будем.
– Лучше нам всем помереть, чем видеть свою братию в погибели. Коли сгинем за православную веру, то получим у Христа венцы мученические, – сказал пожилой, с сивой бородой, ратник в шишаке и с большим крестом на груди поверх панциря.
Взяв прощение друг у друга, москвитяне стали толкать в воду коней, а сами поплыли, держась крепко за конский хвост. Ни лед, который трескаясь на куски, мешал плыть, ни стрельба с противоположного берега не остановили их.
Ни один человек, ни одна лошадь не погибли. Ратники вылезали на берег разъяренные, обмерзшие, пылая в сердце ненавистью к захватчикам. Вскакивали на коней, бросались в бой.
Когда Меховецкий увидел, как с того берега ринулись, кидаясь в реку, воины Шуйского, он понял, что их не удасться остановить. Он обратился к самозванцу:
– Ваше Величество, надо уходить. Мы окажемся зажатыми, как в клещах. Они нас перебьют с двух сторон. (Радостные крики и стрельба со стен Брянска усилились.)
Но Лисовский не желал отступать. Бешено носясь на коне по берегу, он неистово вопил на своих гусар:
– Куда вы пятитесь, трусы? Стреляйте по тем, что в реке… Черт вас возьми, болваны! Стреляйте!
Однако со стен Брянска такой лавиной полетели в осаждавших бревна и камни, настолько усилилась прицельная стрельба из пищалей и тугих луков, что польские кавалеристы поняли: надо спасаться. Из реки лезли озверевшие москали, и пощады ждать от них не приходилось.
Рать самозванца, как всякое воинство грабителей, не желало проявлять самоотверженность и храбрость. Она дружно побежала прочь.
Брянск открыл ворота своим освободителям. Брянцы, обнимая, зазывали ратников, промокших, заледеневших, но торжествующих. Торопливо топились баньки, чтобы скорее согреть москвитян, избавить их от возможной простуды. Тащили ендовы и баклаги с крепкой, перченой водкой, медовухой; поили горячим молоком. Развешивали в избах у печи одежду, от которой шел пар. Город Брянск ликовал, и ликовал дух русских людей, не пожалевших себя, чтобы прийти с братской помощью, спасти своих от иноземного нашествия.
Князь Куракин со своими ратниками более спокойно, на плотах, а вскоре и по окрепшему льду подошел к Брянску. Он подвел к городу обозы и снабдил население продовольствием. Затем сделал быстрый переход и занял город Карачев.
Самозванец попытался взять этот город, но получил отпор. Не надеясь на успех, воинство «Димитрия» отступило и ушло на зимовку в Орел.
III
Неудачам полковника Лисовского под Брянском и Карачевом радовался втайне Меховецкий. Он был первым назначен «царем» возглавлять войско и не желал уступать свое место полковнику, который присвоил себе звание полководца самовольно.
Как бы между прочим Меховецкий говорил «царю»:
– К чему было накануне зимы затевать это бедство?.. Просто некоторые выскочки учитывают только свое мнение, Ваше Величество. (Он имел в виду, конечно, Лисовского.) Что мы получили? Под зад у Брянска и по носу у Карачева. Имеем потери, пусть и небольшие.
В Орле самозванец заставил всех вятших людей города ему присягнуть. Начали обустраивать войско, подготавливаться к зимовке. Тем временем распространились слухи в Литве и Польше о победном шествии «царя Димитрия Ивановича» по Северской Украйне. И многие, свободные от воинских дел паны, шляхтичи и просто удальцы, по природе своей разбойники, решили присоединиться к разграблению Руси.
Князь Роман Ружинский, так же как полковник Лисовский, вынужденный по решению сейма покинуть Польшу, решил, что свара, круто заварившаяся в Московии, очень удобна для него – учитывая сложившиеся обстоятельства. Он собрал четыре тысячи головорезов и, после проверки дел и разведки пана Валавского, сам двинулся на Русь. С ходу он без особых боев захватил Кромы.
Затем Ружинский решил диктовать этому сомнительному «царю Димитрию» свои условия. Он послал в Орел послов для заключения военного договора.
Подготовленный Меховецким в том, что князь Ружинский необычайно властный и надменный человек, «Димитрий» встретил послов князя холодно:
– С каким поручением прибыли, панове?
– Ясновельможный пан и князь Роман Ружинский предлагает вам свою службу, подкрепленную четырьмя тысячами опытных бойцов. Он уже занял Кромы. Князь хотел бы знать, какова будет оплата.
– Мне не нравится, когда, не прослужив ни дня, говорят об оплате, – ответил «Димитрий» неласково и на московском наречии. – Я не звал Ружинского. Передайте, что он может возвращаться обратно.
Послов явно возмутили грубые слова, сказанные по отношению к их ясновельможному господину.
– Мы видим, Ваше Величество, – в свою очередь, дерзко сказали послы, – что вы не тот царь Димитрий, который был прежде. Тот умел уважать рыцарское обращение и говорить с достойными людьми. А в этот раз мы подобного обращения не увидели. Что ж, мы перескажем ваши пожелания князю. – С тем поляки Ружинского без поклона удалились.
– Государь, – взволнованно заговорил Валавский, обидившись за своего патрона, – вы напрасно ссоритесь с ясновельможным паном, князем Ружинским. Его войско не меньше нашего. Да и многие из нас оскорбятся, узнав о вашем ответе князю. А ведь он истинно желал бы оказать вам поддержку в вашем противостоянии с Шуйским. Вы унизили Ружинского, и он может пойти против вас.
«Царь» слегка растерялся, не зная, как ему исправить свою опрометчивую выходку.
– Лучше будет, если вы вернете послов. Скажите им, что вы погорячились и извинитесь.
– Царю – извиняться? Ну это уж чересчур.
– Ваше Величество, вы назначили меня канцлером, – продолжал настаивать Валавский. – Умоляю вас прислушаться к моему совету. Верните послов. Это нужно для дела.
– Ладно, – сказал сердито «царь» и повернулся к спутнику. – Окольничий Рукин, пойди за ними. Скажи, что я извиняюсь и прошу их со мной пообедать.
Александр Рукин ухмыльнулся, зная как трудно сделать этот шаг человеку, который с невероятной быстротой обрел надменную властность прирожденного монарха. Кстати, именно эти проявления его натуры являли для многих истинность его царского происхождения.
Послов вернули. Они вошли, недоверчиво глядя на «Димитрия Ивановича».
– Панове, – улыбнувшись, заговорил «царь» по-польски, – не гневайтесь на мою грубость и не оскорбляйтесь за унижение достоинства высокородного и ясновельможного князя Романа Ружинского. Забудьте мои слова. Дело в том, что мне недавно донесли: моя коханая, моя дорогая жена Марина все еще в лапах Шуйского. Из-за этих известий я был очень огорчен. И потому раздражение испортило мое любезное обращение к представителям рыцарства.
– О, Ваше Величество, мы теперь понимаем вашу раздражительность. Поневоле выскажешь огорчение от такого бедства. Мы глубоко сочувствуем. Конечно, Ваше Величество, мы не можем более сердиться на вас.
