В начале сентября в стане Сапеги происходило тайное венчание Марины и второго Лжедимитрия, совершенное иезуитом Мартином Стадницким, духовником царицы. Он убедил ее, что это католическое венчание безусловно будет только благом для нее и особенно для римской церкви.
В Польше и вообще в Европе казались искренне убежденными, что «Димитрий» (тот самозванец, который был им особенно благоприятен) жив. Они то ли верили, то ли притворялись, отождествляя нового «Димитрия Ивановича» с первым. Один из столпов католицизма кардинал Боргезе писал папскому нунцию в Польше: «Если справедливо известие о победе Димитрия, то должно быть справедливо и то, что он настоящий Димитрий».
Однако, как выяснилось позже, Лжедимитрию не удалось взять Москву и всем его сподвижникам нужно было думать, как зимовать в Тушине. Зима приближалась, ударили первые морозы. Снег начал набиваться в их летние палатки.
В это время военная сила самозванца состояла из восемнадцати тысяч конного польского войска и двух тысяч жолнеров-пехотинцев. Служило Лжедимитрию примерно по пятнадцати тысяч запорожских и донских казаков, еще более рьяно, чем поляки, истязавших и грабивших мирное население. Собственно русских воров держали в Тушинском лагере немного. Им не доверяли, потому что время от времени они десятками перебегали в Москву. Зато польских купцов (немалую часть из них составляли скупщики трофейной добычи) находилось временами до трех тысяч.
С наступлением зимы в Тушине начали рыть землянки, для лошадей делали стойла из хвороста и соломы. Завоеванные волости Московского царства поделили между отрядами. Они постоянно собирали дань с деревенского люда, как во времена владычества золотоордынских ханов. Огромные обозы потянулись к Тушину по всем дорогам. На каждую роту приходились тысяча и больше возов.
«Богатая страна! Чего они тут постоянно голодают? – смеясь, говорили между собой поляки. – Нам везут из сел и городов любое яство, которого только душа пожелает».
Наскучило жить в землянках, стали в ближних деревнях забирать избы, выгоняя крестьян на мороз. Избы ставили при обозах. У иного пана во владении оказалось по две-три избы, а в землянках устроили погреба.
Среди Тушинского табора возвели хоромы царю, царице и Мнишеку. Табор превратился в город.
Толстые стены и дубовый частокол вокруг достигал в высоту свыше трех сажен, а то и выше. На прочных возвышениях с накатом установили пушки. А на башнях развевались польские знамена, будто издали грозя Москве вышитыми на них католическими крестами.
Шведский король Карл IX неоднократно посылал гонцов в Москву с предложением оказать военную помощь против поляков и против вышедших из повиновения изменников. Однако Шуйский под разными предлогами вежливо и с благодарностями от помощи отказывался. Даже когда царь был еще под Тулой, он велел огорчить шведского представителя отказом, впрочем, по возможности ласково.
Бояре отвечали длинным письмом с разными объяснениями и нудными хитросплетениями неглубоких умов, а кончалось оно таким изречением: «… и прежде мы тебе писали и теперь объявляем, что недруга у нас никакого нет. А тем, что ты хочешь против недругов наших помогать, то наше царское величество в том тебя похваляет. Но помощи просит от единого всемогущего Бога, да и самому тебе известно, что у нашего царского величества многие несчетные русские и татарские рати».
Скоро Шуйский вынужден был сменить свой самоуверенный тон на более податливый, когда его «несчетные рати» оказались не раз побитыми, а самозванец выстроил себе столицу под самой Москвой.
Теперь он счел необходимым направить своего племянника Скопина-Шуйского в Новгород, чтобы оттуда завести благоприятные сношения со шведским королем для договора по поводу совместных военных действий против поляков.
Князь Скопин-Шуйский с небольшой дружиной прибыл в Новгород и сразу отправился к воеводе Михайле Татищеву. Воевода был человек во всех отношениях решительный. Осуществляя избавление от Лжедимитрия I, он начал с того, что на дворцовом крыльце пронзил кинжалом сподвижника самозванца Басманова прямо на глазах боярской Думы и толпы, заполонившей Кремль.
Встретив Скопина радушно, «с честью», Татищев тем не менее намекнул:
– А не устроит ли государь тесноту в Великом Новгороде, послав племянника к строптивому воеводе? Двум медведям-то тяжко в одной берлоге.
– Теснить хозяина да еще в медвежьем виде ни за что не буду, – засмеялся молодой князь, приветливо посматривая на настороженного Татищева.
– Тогда какие дела заставили молодца оставить красавицу молоду жену и пуститься в дорогу дальнюю?
– Вот приказал государь нащупать дверь, как бы открыть ее для переговоров со шведским королем…
– Да ну! – удивился Татищев, усаживая Скопина на лавку, крытую пушистым ковром. – Нешто своих сил не хватает управиться с Вором-самозванцем?
– Его у нас теперь Тушинским вором кличут.
– Что так-то?
– В Тушине, меж Москвы-реки да Сходни табор отгрохал, да не простой, а с частоколами, башнями, пушками и с царским дворцом посередке. Кругом же избы его воевод-поляков, шатры иноземных купцов, казачьи коновязи да казармы жолнеров.
– Ишь ты! Одна столица была, а теперь другая рядом выросла.
– То-то и оно, Михайла Игнатьевич. Время от времени полки воровские на нас наступают, только успевай отбивайся. Ну а ежели об Северской Украйне повести речь, то там его ставленники хозяевами себя чувствуют. Двадцать два города Вору присягнули. Уже слышно в Срединную Русь польские воеводы налеты делают. Людишек рубят-побивают, коли што не так, подати собирают, города под присягу Вору приводят.
– Н-да, невеселые времена на Руси, вовсе не веселые.
– Куда уж?! Из значимых исконных-то русских городов остаются верными государю Смоленск, Нижний Новгород да Новгород Великий. Слыхали уж и Псков, сосед твой, к Вору отпал. Уж никак не ждали, хоть плачь!..
– Да и Великий Новгород-то, говоря не облыжно, тоже колеблется, Михайла Васильевич.
– Неужто?! Ох, совсем дело плохо. А ты говоришь: чего самим сил не хватает? Да, не хватает, когда не только пришлые поляки, литва, черкасы да донцы, а и свои люди отчину воюют. И все бы только мизинные черные людишки, што упование имеют: истинный царь Димитрий Иванович воли даст, корму сколь хошь, умирит народ, и Господь на Русь тогда милость свою сподобит, бо царь-то будет истинный, безгрешный. А и князья, бояре, воеводы к нему бегут, блага для себя думают у Вора достать. Так, ладно. Надо царское дело править. Шурина свово Семена Головина наряжу к королю Карлу. Пусть войско дает.
– А чем расплачиваться-то будем? чё государь-то наш велит обещать?
– Сразу даем Корелу. Мало будет, Орешек прибавим.
Но посылая Головина, Скопин наставлял:
– Скажешь, великий государь челом бьет Его Величеству, потом передашь грамоту… На вот, гляди, печать, все на месте. Еще скажешь: просит, мол, оказать помощь против поляков. Пусть шлет доверенного человека в Новгород. Я буду тут его ждать.
