Это уже оказывалось не какими-нибудь династическими играми. Это было для Польши выгодно и почетно: завоевать Московию и присоединить ее к Речи Посполитой. Король решил начать поход в Русию со взятия Смоленска, который некогда со всеми своими землями находился в пределах Польского государства, вернее, Великого княжества Литовского.
Сигизмунд объявил, по сути дела, войну союзу московитов со Швещией. Он заявил, что каждый польский воин-патриот должен оставить службу у самозванца и прийти под его знамена. Когда эти вести донеслись до Тушинского табора, до других захваченных поляками городов, многие паны и шляхтичи, а особенно простые жолнеры решили бросить мутную возню под командованием бывших главарей рокоша и проситься в королевскую армию.
Польские послы, вернувшиеся из Москвы, уверяли короля, будто самые знатные бояре (противники Шуйского) готовы передать ему царский трон.
Осенью 1609 года Сигизмунд III и канцлер Лев Сапега подошли к Смоленску. Королевская рать под Смоленском насчитывала всего двенадцать тысяч солдат. В ней было больше кавалерии, чем пехоты. Для осады приготовили не многим более полутора десятка пушек.
Король Сигизмунд готовился к взятию Смоленска, как к не слишком тяжелому военному предприятию. Впрочем, он знал, что Смоленск служит основой обороны русских на западе.
В правление Годунова город был обнесен мощными каменными стенами. Они имели протяженность в шесть верст, а толщина их превышала стены Троице-Сергиева монастыря или даже Московского Кремля. Возведено было тридцать восемь башен, на них находилось двести пушек. Состав защитников Смоленска насчитывал полторы тысячи стрельцов. Здесь проживало тысяча двести служилых военных людей-дворян. Днем и ночью караулы на стенах города несли до двух тысяч стражей из городского ополчения, вооруженных саблями и пищалями.
Польский король повелел смолянам отворить крепость и встретить его хлебом-солью.
Он получил ответ от всего населения города и от воевод Шеина и Горчакова: «Скорее мы все сложим свои головы, чем сдадим Смоленск врагам».
– Ну что ж, Смоленск более ста лет находится за нашей границей, у московитов, – размышлял Сигизмунд, советуясь с коронным гетманом Жолкевским. – Пришла пора снова сделать его польским городом.
– Однако, Ваше Величество, я не думаю, что взять столь укрепленный город возможно быстро. Следовало бы подготовиться более основательно и увеличить армию, особенно уделяя внимание осадным пушкам. А неподготовленная осада такой мощной крепости будет длиться бесконечно.
– Посмотрим, – подкрутив светлые усы, произнес король. Он был в хорошем настроении. Имелись сведения – многие гусары и жолнеры, руководимые изгнанными главарями рокоша, оставляют свой подмосковный лагерь в Тушине и устремляются к Смоленску. «Возьму Смоленск, а там начну крупные военные действия против войска шведов и московитов, – думал Сигизмунд. – А уж потом рассчитаюсь с наглыми мятежными панами, собиравшимися лишить меня трона».
Между тем Скопин, разгромивший у Калязина Зборовского и Сапегу, соединился опять с отрядами Делагарди и двинулся на Александровскую слободу. Его передовой отряд, под начальством Валуева и расчетливого, опытного шведа Сомме, вытеснили и отогнали поляков. Скопин все еще дожидался в слободе новых подкреплений от шведов.
А в Москве свирепствовал голод. Тушинские отряды и большие скопления разбойников на Коломенской дороге перекрыли ее. Главарем их оказался простой крестьянин Сальков. Он не пропускал в Москву ни один хлебный обоз из Рязани. Царь Шуйский послал против Салькова одного за другим двух воевод. Воеводы объявили, что шапками закидают проклятых смердов, лишивших столицу подвоза продовольствия.
Народ сбегался на Красную площадь. Сметая стрелецкую охрану, врывался в Кремль.
– Наши жены и детишки с голоду мрут! – кричали москвичи из ремесленных слобод, размахивая колами и топорами. – Шуйский, ты где там затрапезничался со своими боярами?!
– Не царь, а хвост поросячий! – дерзил какой-то ярыжка из тех, что составлял челобитные в Китай-городе. – На кой эдакий нужен? Где твои сраные воеводы? Они че, мужичье разбойничье разогнать не могут? Салькова, ратая деревенского, никак не одолеют! Может, нам к Тушинскому вору с челобитьем пойти? Скажем: наш царь не в силенках, так хоть ты люду московскому помоги, польский приблудень! Выходи, Шуйский, сын любодейный, мать твою! Хлеба давай голодным!
От разных уличных концов, от всех церквей выл и ширился, доходя до Кремля, набат.
Царь не выходил, боялся – стрельцы не удержат взбунтовавшуюся толпу, и голодная чернь его растерзает. Он хватался за голову, бежал из Грановитой палаты по коридорам дворца. Бояре, оставшиеся с Шуйским и не умотавшие в Тушино, лаялись между собой. Потом скапливались кучками, качали бородами, оглядываясь, бормотали:
– Ну, все! Силов нет! Пора его с трона сталкивать, пора…
Наконец зарайский воевода, князь Дмитрий Михайлович Пожарский, будущий освободитель Кремля от поляков, разогнал разбойничью шайку на коломенской дороге, а самого главаря их Салькова взял в плен и в колодке отослал в Москву, к Шуйскому.
Ну, думали, сейчас царь прикажет пытать мужика самыми ужасными пытками, а потом истерзанного обожженного велит четвертовать на Красной площади. Но царь Шуйский долго разговаривал о чем-то со стоявшим перед ним на коленях, связанным Сальковым. Думал о чем-то, свесив свою седую голову, морщил темное горбоносое лицо и вдруг… позвал рынд, чтобы развязали и освободили атамана. Что-то сложное и необычное шевельнулось в очерствевшем сердце царя… Чем-то тронул Сальков, ограбленный поляками, потерявший семью – жену, дочь малую, родителей, – обиженный жизнью пахарь. Приказал царь определить Салькова в Чудов монастырь на черные работы: дрова рубить, воду таскать, грехи замаливать. Оставил такому злодею жизнь. Велики чудеса твои, Господи!
Голодно и холодно жилось Москве в эту зиму. С великим трудом, с великими жертвами отбиваясь от тушинских приступов, только и жила столица надеждой: придет молодой князь Скопин и уничтожит Тушинский табор, разгонит обнаглевших жестоких иноземцев. В Москве было скудно, неустроенно, страшно. Кругом рыскали отряды поляков и казаков.
Захватывая какой-нибудь город, да если он еще и сопротивлялся, поляки рубили, вешали, топили, насиловали, сжигали избы дотла. Отбивая свой город или вернувшись на его пепелище, русские случайно захваченных поляков вырезали поголовно, зверея от ненависти и крови. Жители, кто успевал, прятались в леса, в дебри, за болота – как некогда от набегов татаро-монгольской орды. И не знали: чего ожидать дальше? Когда все это кончится?
А в Тушинском лагере после побега «Димитрия Ивановича» в Калугу, стал вопрос для русских воров – как быть? Ехать в Калугу к самозванцу? Давно уж разобрались, что это за царь. Возвращаться в измученную голодную Москву, к беспомощному и коварному старику Шуйскому, тем более не хотелось.
Посовещавшись у патриарха Филарета, тушинские бояре и прочие бывшие придворные Лжедимитрия решили идти посольством к королю Сигизмунду и опять просить у него на московский трон королевича Владислава.
