Во главе уговорили стать патриарха. Затем опять чередом вошли в посольство бывший воевода Орешка, старый изменник Салтыков с сыном, князь Мосальский да князь Хворостинин, далее Плещеев и Вельяминов, пятеро думских дьяков и Михайла Молчанов, бывший приятель первого Самозванца, убийца жены Бориса Годунова и лжец, представившийся Болотникову спасшимся от смерти царем «Димитрием Ивановичем». Из-за него Болотников, князь Шаховской и еще разбойничий «царь» Петр Федорович вынуждены были выйти и сдаться Шуйскому. А ведь были дни, когда бы только предстать перед побеждающим и ликующим воровским войском – и столица, скорее всего, была бы взята.
Даже не спросив разрешения у Ружинского, это посольство в количестве более сорока человек бояр и дворян Московского царства выехало к польскому королю под Смоленск.
Тем временем Ружинский вынужден был искать соглашения со своим ненавистником-королем. Часть поляков и русских все-таки хотели переместиться в Калугу и по-прежнему помогать «Димитрию» добиваться московского престола. Ружинского же «Димитрий Иванович» объявил своим врагом, требовал его осуждения и предания наказанию на общем коло.
И все-таки, когда «царь Димитрий» пропал, а затем заявился в Калуге в окружении достаточного числа приверженцев, презиравшая его панская компания Ружинского, а также семья Мнишеков остались у разбитого корыта.
Марина еще находилась в Тушине. Бродя по лагерю, коронованная полячка умоляла ратных людей идти в Калугу, к ее мужу «Димитрию Ивановичу». Бледная, с распущенными волосами, она была в отчаянии. Сидевшая недавно на царском троне Грановитой палаты, имевшая в своих руках сундуки, набитые драгоценностями, двор – родовитых московских бояр, сотню польских щеголей, преклонявшихся перед ней, и тысячи покорных слуг, она вдруг оказалась не царицей, а пленницей.
Но судьба снова стала к ней милостива. Ей пришлось разыгрывать комедию – признать второго Самозванца за первого и терпеть его грубый, страстный, иногда бешеный нрав, но она опять чувствовала себя царицей. Пусть она жила в простом доме, в Тушине, уже не в таком великолепии, не в такой роскоши… но была надежда: все еще может вернуться! Она еще въедет в золоченой карете в Кремль, если победит войско ее мужа. Но эти спесивые, наглые, польские паны оскорбляли его, пренебрегали им, сделали из него почти заключенного в Тушинском таборе и – все оказались в дураках… Правда, и она недостаточно осторожно вела себя по отношению к мужу, – сошлась с горячим казачьим атаманом, красавцем Заруцким… Да были еще и стройные белокурые гусары-поляки…
Конечно, муж ее оскорблял, даже бил и изменял, не собираясь скрывать этого ни от нее самой, ни от кого-либо другого. Ее отец пан Юрий Мнишек уехал в Польшу, будучи крайне недовольным ее поведением и тем, что все его великолепные планы рухнули. Марина, после побега «Димитрия» от Ружинского, часто в непристойной расхристанности переходила из палатки в палатку – от польского лихача с усами стрелками до бородатого статного московита в кармазинном кафтане. Слышался смех, любезничанья, звонкие чоканья винных чарок… Не всегда она возвращалась в свою спальню в приличиствующее царице время, а иногда это вообще было утро.
В письме к отцу, пану Мнишеку, она пишет: «О делах моих не знаю что писать, кроме того, что в них одно отлагательство и никакого исполнения – словом, ничего обещанного при отъезде. Я хотела послать к вам своих людей, но им надобно дать денег на пищу, а денег у меня нет».
При встрече гетман Ружинский довольно откровенно заявил Марине:
– Панна Мнишек, пожалуй я вынужден называть вас именно так, а не «Ваше Величество». Оба ваши супруга, будто бы коронованные цари, – подчеркиваю оба, когда якобы должен быть один… Так вот скажу вам прямо: первого нет на свете, а второй не коронован и сбежал, как последний проходимец, в навозных санях.
– Вам бесчестно глумиться надо мною, – гордо заявила Марина. – Если счастие лишило меня всего, то осталось при мне право мое на престол московский, утвержденное моей коронацией, признанием меня законной наследницей, признанием, скрепленным присягой всех сословий и провинций Московского государства. А в ваших изъяснениях, пан Ружинский, я не вижу и доли рыцарства.
Ружинский позеленел от злобы и невольно сделал в ее сторону шаг, исполненный угрозы.
– Может быть, вы вызовите меня на поединок? – с интересом спросила Марина Мнишек.
– У меня сильно болит плечо от раны, а то бы конечно… – неловко отшутился гетман и поспешил уйти.
Димитрий же, убежав от принудительного удержания Ружинским, приобрел для себя в народном мнении выгодную сторону, ибо главный упрек ему всегда был в том, что он с ляхами разоряет Русскую землю.
Приехав под Калугу, он объявился архимандриту подгородного монастыря. Тот бросился благословлять царя и предлагать услуги.
– Пошли, честной отец, монахов в кафедральный собор и к воеводе с моим извещением, – сказал «Димитрий Иванович». – О том, что я выехал из Тушина, спасаясь от гибели, которую готовил для меня король польский. Он возненавидел меня за отказ уступить Польше Смоленск и Северскую Украйну. А я готов голову свою сложить за православие, отчину и народ.
Воззвание Лжедимитрия заканчивалось дерзко и лихо: «Не дадим торжествовать ереси, не уступим королю ни кола, ни двора».
Калужане – воевода-поляк Скотницкий со старшими командирами войска, дворяне, казаки, стрельцы и весь обрадованный люд поспешили в монастырь с хлебом-солью. Радостно восклицавшая толпа предоставила своему «государю» лучший дом в городе. Довольно значительный отряд стрельцов и калужских ополченцев составили войско, достаточное для любого отражения осаждающих – на всякий случай. У «Димитрия Ивановича» снова появились почтительные придворные и слуги, надежная охрана и боеспособное войско. Сама Калуга и ближние города собирали деньги для «царского» обихода и прокормления.
Впрочем, среди ближних людей самозванца опять крутились и поляки, и немцы, и даже касимовские татары, мечтавшие вольно жить при «Димитрие Ивановиче». Тем временем «государь» написал письмо Марине, в котором звал ее к себе. «Уже прибыли князь Шаховской, некоторые смышленые поляки и казаки. Я пошлю приказ преданным мне людям арестовать Ружинского и привести его ко мне, на мой суд. Также следует вернуть все мое войско. Я намерен снова идти на Москву, скинуть Шуйского и занять трон».
Письма к Марине Мнишек и кое-каким влиятельным людям с приказом арестовать Ружинского «Димитрий» послал в Тушино с неким паном Казимирским из «своих» поляков. По приезде в Тушинский табор Казимирский передал письмо «царице», а остальные не успел разнести адресатам. Его выследили шпионы Ружинского.
Гетман ворвался в спальню Марины и потребовал от нее послание ее мужа. Она, разумеется, заявила, что никакого письма не получала. Здесь присутствовала Барбара Казановская, еще несколько шляхтянок, служанки. У дверей дежурили казаки атамана Заруцкого. Ружинский, хоть и требовал, и дерзил царице, но лично обыскивать ее все-таки не посмел.
Остальные письма он перехватил у Казимирского и приказал своим гусарам посадить его в темную «за караул». Читал письма, призывавшие к его аресту, кусая в бешенстве губы. Походил по комнате, морщаясь от досады и боли в плече. «Ладно. Я тебя проведу, безмозглый москаль», – подумал гетман и сел к столу.
