— Молодая?
— В одной группе учились.
— Я знаю, что делать надо! — Варька вытаращила зеленые глазищи, задрожала, словно ее током ударило. — Скажу, если согласишься выслушать.
— Остынь. Что ты можешь!
— Я не могу. Тетя. Стефания Израэловна.
— Гадалка твоя?
— Не смей так о ней! Ты ничего не знаешь.
— Брехня, — махнул он рукой. — А тебе стыдно должно быть. Дурит головы лопухам твоя тетка, и ты туда же.
— Я тоже так считала, — Варька схватила Лаврентия за руку, заглянула в глаза. — До поры до времени. А вот с мамой случилась та беда. Слегла она. Я, конечно, намучилась тогда одна за двоими-то управляться. Отпустило маму, она и говорит: съезди, дочка, в Саратов. У нас там родственники. Отдохни. Я за Стефой погляжу, справлюсь. Я уж было собралась. А Стефания Израэловна меня подозвала, когда мама отлучилась, и шепнула. До сих пор ее взгляд помню. «Никуда из дома, ни шагу, — говорит, а сама чуть не плачет. — Преставится раба божья, мать твоя, такого-то числа». Я так и сама чуть не померла. А предсказание-то ее сбылось день в день, час в час, хотя мама моя, память ей долгой пусть будет, к последним своим часикам земным-то словно помолодела вся, не ходить, а бегать стала. А пришло время — и слегла. До вечера не дожила, как Стефания Израэловна ей отмерила.
— Да брось ты! — оборвал ее Лавр. — Сказки все это. Совпадение. Пора пришла, вот и померла.
— А внезапно! Бегала ведь!
— Инсульт. Медициной надо интересоваться. А ты, Варвара Исаевна, помнится мне, педагогическое образование имеешь, в школе работала, а мелешь ересь какую-то. Откуда в тебе эта дурь?
— И про жениха она мне нагадала! — не сдавалась Варвара.
— Это еще что за анекдот?
— По картам мне предсказание пришло, что и женится он, и разведется, и когда умрет от водки. А ведь я его не видела последнее время. Как начал он злоупотреблять, да спился потом, я его и прогнала с глаз долой. Только люди сообщили мне о его смерти. А я уже все заранее знала. Стефания Израэловна раньше обо всем этом упредила меня. Я поэтому такой решительный поворот сразу ему и дала.
— Не знаю, — присел Лаврентий, помолчал, улыбнулся печально. — Может, по рюмашке? Помянем Светку.
— Похоронили ее?
— Что ты! Она ведь не мусульманка. Вчера только все случилось, — Лаврентий потянулся к материнскому винному тайнику, в заветный шкафчик. — А впрочем, не знаю. Знаю, что нашли ее вчера в ванне.
— Тогда нельзя. Сначала тело предать земле полагается.
— Ты-то откуда все знаешь? — Он все же разлил из отысканной новой бутылки по рюмкам. — Нельзя за то, нельзя за это. Сплошные рогатки.
Лаврентия развозило потихоньку, принятое «кисленькое» напоминало о себе.
— Ты бы не пил, Лавруш? — Варвара обняла его, попробовала отобрать рюмку. — Приедут родители, спросят с меня, скажут — в пьяницу превратила ребеночка.
— Ты со мной так не смей! — погрозил он ей пальцем, — продукт педагогической ошибки. Родичи прибудут, а я им в ножки: так, мол, и так, вот я — сын ваш, живой-здоровый, а вот жена моя, Варвара свет Исаевна. Прошу любить и жаловать.
— Ба, Лавруша, что говоришь-то? Пьян совсем! Ты сколько же выпил, горе ты мое! — Варвара вскочила на ноги, заохала, заахала, полезла в шкафчик проверять содержимое, а Лаврентий уже завелся новой закорючкой.
— Значит, ясновидящая твоя бабка Стефания?
— Не говори так про нее. Грех это.
— Ты верующая, что ли, у нас, Варвара Исаевна?
— Я крещеная.
— Прости. Прости покорно. Ни слухом ни духом, как говорится.
— Стефания Израэловна с картами разговаривать умеет. Богом ей это дано. Она и по картам Таро может, и по камням сказывает, а однажды мне по Луне гадала.
— Это на что же?
— Не скажу.
— Сказки все это.
— Думай, что хочешь. А я верю ей. И люди к ней обращаются с разными своими тайнами. Никто слова плохого после не сказал.
— Все исполнилось?
— Не знаю. Только никто второй раз не приходил.
— И ты веришь?
— Верю. Только боязно мне. Потом страшно становится, когда наперед о людях все узнаешь. Стефания Израэловна мне порой доверяла секреты некоторых. Я особенно страшусь о болезнях слушать, о смерти скорой… Мама перед глазами стоит.
— Ну вот что! — Лаврентий сверкнул очами, тряхнул кудрявой головой. — Веди меня к своей Стефании! Наслушался я твоих сказок. Проверим на деле.
— И не подумаю.
— Почему?
— Пьян ты. Стефания Израэловна пьяным не гадает.
— Это почему же? Она не мне гадать будет. Мне ее гадания не нужны. Я о Светке хочу все узнать.
— Она же умерла? Что про нее узнавать?
— А кто ее убил? Пусть скажет.
— Бог с тобой, Лавруш. Что ты! Не знаю я, возможно ли такое гадание.
— Я понимаю. Я не буду требовать невозможного. Пусть скажет — убита Светлана кем или сама с жизнью покончила?
— Не знаю я, Лавруш. Страшно все это. Рассказала я тебе, а все зазря. Заругает меня Стефания Израэловна.
— Не бойся. Она и не узнает ничего. Я спрашивать буду.
— Не пойду я.
Но он ее уговорил. Посулами и лаской, мольбой и угрозами, только сдалась Варвара, и они в тот же день к вечеру, когда Лаврентий отлежался и пришел в себя, отправились на Криуши, где проживала небезызвестная гадалка, белая ведунья Стефания Израэловна в замужестве Ливицкая.
* * *
На улице дождь, а здесь тихо было, когда они вошли, дверь-то Варвара и здесь своим ключом осторожненько открыла, шепотом повторяя два слова: «может спит?». Комната в старом деревянном доме просторная, полупустая. Стол круглый посредине, печка в углу, ближе к ней, возле стола, кресло-качалка, в ней хозяйка спящая, а за спиной у нее торшер вполне современный с одной лампочкой тусклой. Кошка на руках, похоже, тоже спала. А как они появились, спину выгнула, на пол к ним, и замурлыкала у ног Варвары.
— Явилась, гулена, — открыла глаза и старушка, накидку темную с головы на плечи сдвинула, седая вся, светлее лампочки в торшере. На Лаврушку глаз не подняла, а сказала:
— Кавалером разжилась, это не Павла ли Моисеевича сынок?
— Здравствуйте, — замер на пороге Лаврентий, старушка впечатляла.
— Что же столбом в дверях стыть? Варвара, усаживай молодого человека. Родители, поди, гуляют еще по заграницам?
— Гуляют, — кивнул Лаврентий, решительность покинула его при первом же взгляде на ведунью.
— Накрой стол, Варя. Угостим чайком Лаврентия, — она приостановилась. — Уж не знаю, как величать вас, да будто молодые, не обидитесь, если я просто, по имени?
