Дипломатический корпус, как говорят, терпеть не может Гартвигов, а тот в свою очередь не любит их.
Все секретари ему не годятся, все не хороши, особенно если у них есть средства держать открытый дом, соперничающий с посольством.
Говорят, что Штрандмана он представил наследнику как австрофила, после чего тот видеть его не может.
4 / II
Удивительное впечатление производит сербский солдат. Он одет в кожаные лапти (опанки) – национальный вид обуви; чулки с цветным бордюром, и, всегда неоправленная, шинель. Вид самый распущенный, выправки никакой, я сам видел как унт[ер] офицер отдал честь с папироской в правой руке. Внешней дисциплины никакой.
Говорят, что очень сильна внутренняя – посмотрим.
Было маленькое собрание у наших хозяев. 4 молодые человека, 1 девица. Угощение – холодная вода и баночка варенья (тарелочек нет), которое Вы можете взять раз, когда Вам подносят и все запить водой, положить Вашу ложку в Ваш стакан воды.
Был телеграфный чиновник Ненадович, которого посылали за границу для изучения дела. Он был простым солдатом 1-й роты 4-го батальона 4-го полка Шумадийской дивизии. Рассказывает:
1) На войну их провожали с песнями, а не плачем.
2) Не было ни одного не явившегося.
3) Люди определенных деревень комплектуют определенную роту. Так что, придя на мобилизацию, он всегда знал – часть родная.
4) Мать, потерявшая 6 сыновей, гордится, что они пали во славу Родины.
5) Что сербы горюют о войне с болгарами и готовы отдать им теперь же часть Македонии
6) Все мысли направлены теперь в сторону Австрии и тех 3 милл[ионов] сербов, которые там живут под игом немцев и мадьяр.
5 / II
Познакомился с военным агентом Франции полк[овником] Фурнье. Он тоже отдает сербам должное, но считает, что они не ценят времени совершенно. «Un gaspillage in noui du temps»
[270].
6 / II
Пришел ко мне, по приказанию военного министра, капитан Джурич. Русский воспитанник, капитан, производства из Павловского училища (1 корпуса) 1908 г. Он будет посредником между мной и военным министром и будет меня всюду сопровождать и все добывать, что нужно. Я просил разрешения посещать пехотный и артиллер[ийский] полк.
6 / II
Был на дневном танцевальном сборище. Собираются около 4-х, расходятся около 8-ми. Народу было очень много. Прехорошенькие дочери Пашича и много других прелестных женщин. Гвардейские офицеры, и много офицерства вообще. В начале вечера какой-то серб читал русские стихи в переводе на сербский. Читал отлично, но музыка стиха совершенно пропала из-за таких слов, как врло, мрлезьа, брзо
[271] и т. п.
Я представлялся офицерам сам. Когда я называл себя, – говоря, что я русский, то сразу встречал самое лучшее отношение. Один подзывал другого, и со многими я подолгу и помногу говорил. В отдельности мало что запомнилось. Был разговор с одним деятелем городского управления – кметом. Образование в Австрии. Чрезвычайно приятный, совершенно культурный господин. Был офицером запаса на войне и даже командовал одно время батареей. Говорит, что в болгарской войне ему случалось бороться с артиллерией противника и, на дистанциях 2200–3000 м, совершенно уничтожать ее.
Внешний вид офицерства в салоне у Гартвига совершенно не тот, что у болгар, хотя и не то, что у нас.
Не так одеты, не так держатся. Те, которые побывали за границей и у нас, заметно отличаются. Все спрашивают, надолго ли, поеду ли на поля сражений, польщены, что выбрал Сербию, все готовы помочь, чем могут. (На словах, дела пока я еще не видал.)
7 / II
Был сегодня на приеме у Артамоновой. Видел Малулову и Кису-Мису (Мelle Киклич).
Разговор зашел о несправедливостях в армии во время и после войны. По мнению этих дам, в сербской армии есть партии, как и в нашей, и протекция, и пролезание через знакомых имеет такое же значение, как у нас, несмотря на демократичность народа, отсутствие сословных перегородок и пр[очее].
На войне многие, действительно отличившиеся, оказались менее вознагражденными, чем герои тыла. К числу таких принадлежит и ее дядя.
8 / II
Сегодня слышал от Артамоновой, очень наблюдательной барыни, что сербам вообще верить нельзя. «Они милы и любезны, потому, что много получили, а надеются получить еще больше». Для нас это в данный момент не так важно, ибо наши политические задачи на ближайшее время совпадают. Им нужно освободить своих братьев-славян сербов, которых в Австрии больше, чем теперь на свободе, а нам необходимо расчленить Германию и Австрию на составные части, чтобы не было необходимости разорять страну на военные нужды. Идея борьбы с Австрией живет необычайно сильно в народе, почти также сильно, как и борьба с турками. Артамонова рассказывала, что раненые, еще не оправившись от раны, страдая и морщась от боли, говорили, что «Со Швабом» готовы идти в бой хоть сейчас. Ту же мысль высказывали Сретенович и Ненадович, оба штатские.
Сретенович подтвердил, что действительно в Сербии в военных кругах большое влияние имеет протекция. Что военное общество разбито на кружки, которые тянут своих и рекомендуют хороших офицеров. Но Недич, командир на войне Моравской II
[272], не принадлежал ни к одной группе. Всегда говорил правду, ни к кому не подлаживался. Ему не хотели даже давать полка (но дали все-таки), а на войне дали дивизию II призыва, и это оказался лучший начальник дивизии.
С Бошковичем много говорил о македонцах. По его мнению, это особенное славянское племя, но подходящее все же ближе к сербам. До начала 70-х годов они считали себя сербами, ибо единственную помощь могли ждать от свободной тогда Сербии. Но после освобождения Болгарии, создания экзархата болгарского, а особенно поражения сербов в 1885 г. македонцы увидели, что помощь получат только от Болгарии. Тем более что сербов турки всегда считали бунтовщиками, а болгары за 500 лет рабства не сделали ни одной попытки бунта. Кроме того, болгары развили страшную пропаганду.
Каждый урок начинался вопросом: – «Вы кто?», ученики отвечали: – «Болгары». Все это привело к тому, что они стали объявлять себя сербами; к 90-м гг. и сербы взялись за пропаганду, не жалея денег. Вся эта борьба настолько развратила Македонию, что нужно будет прийти целому поколению, пока все придет в порядок. Замечен факт, что, когда сербские войска постепенно овладевали Македонией, то все фамилии на «ов» (болгарское окончание) переходили в «овичь» – сербское.
