Но не договорил.
– Извини, командир, – бросился Фоменко на дверь плечом и мощной торпедой протаранил преграду, на глазах развалившуюся, только обломки в стороны полетели.
Ветхим оказалось препятствие или мощным было вторжение, Донсков не успел задуматься, опешив на секунду от выходки старшего лейтенанта, он рванулся следом в квартиру, позабыв включить фонарь в руке и в кромешной темноте налетел на трюмо в прихожей, оказавшееся на его беду огромным и хрупким; осколки посыпались на него злым колючим и нескончаемым дождём, поражая руки, лицо, тело, как он ни пытался сжаться в комок, прикрыть голову руками. В конце концов весь этот страшный стеклянный трезвон завершился ужасным скрежетом, на него обрушилась и сама каркасная рама.
Фоменко с криками «Всем стоять! Милиция!» уже обежал квартиру и, фонарём высветив его под обломками, бросился вытаскивать. Кто-то из бойцов догадался включить свет.
– Князь! – выкрикнул Донсков, не отнимая рук от лица.
Его порезало осколками в нескольких местах, острая боль терзала грудную клетку, с помощью бойцов ему удалось подняться на ноги, пистолет выпал из его рук. Фоменко нагнулся, обтёр его, поставил на предохранитель и протянул оружие капитану.
– Где Князь? – выкрикнул тот снова, не подымая головы и не видя ничего вокруг.
– Ребята! Давайте аптечку! У командира с лицом беда! – Фоменко схватил поданный бинт, разорвал пакет с ватой, крикнул старшему: – Перенесите его на диван в гостиную. Омыть лицо!
– Товарищ старший лейтенант, – обернулся один от дивана, куда уложили Донскова. – Сюда бы доктора? У него, похоже, перелом рёбер, а с лицом надо что-то делать. Тут серьёзное…
Фоменко оттолкнул его, сам нагнулся над капитаном. Тот был без сознания, вскрикнул, когда его приподняли, пытаясь перенести. Рубаха на боку промокла от крови.
– Открытый перелом рёбер, – из-за плеча подоспел кто-то.
– Свяжитесь с Дыбиным. Пусть шлёт врача.
– Есть.
– У него с глазами плохо, – шепнул старший. – Левой брови как не бывало.
– В трюмо влетел, – поджал губы Фоменко. – Оно же, как назло, прямо перед входом.
– Не ослеп бы.
– Чего мелешь! Дай воды.
Намочив свой платок, Фоменко начал осторожно обмывать лицо капитана. Тот застонал. Открыл глаза, залитые ещё кровью.
– Ну вот, – облегчённо вздохнул Фоменко и даже сплюнул. – А ты каркаешь!
– Что? – тихо запёкшимися от крови губами прошептал Донсков.
– Да тут вот плетут околесицу, – слабо улыбнулся капитану старлей. – Совсем тебя хоронить собрались.
– Я про глаза, товарищ старший лейтенант! – начал оправдываться советчик.
– Глаз не невеста, стерпится.
– Князев убёг? – впился пронзительными зрачками в старлея Донсков.
– Куда он денется, капитан? – пытался шутить Фоменко. – Главное, с тобой всё обошлось. Сейчас ребятки обход квартир добьют и приведут его сюда, как миленького. Раз здесь не оказался, значит, по квартирам у кого-то прячется. Граница на замке. Ему отсюда не выбраться.
– Помоги мне встать, – попробовал подняться Донсков, но вскрикнул и голову уронил на подушку.
– У тебя ребро торчит, Юрий Михайлович, – наклонился над ним Фоменко. – Я уж руку сунул, думал тоже пустяк, а наткнулся!
– Надо предпринять все меры, но найти Князева, – зашептал Донсков, громко у него не получалось.
– В бинты укатали, – продолжал своё Фоменко. – Кровь уже остановили. Сейчас прикатит Айболит. А пока я тебя оставлю, капитан. Сам пробегусь по хатам. Я эту суку из-под земли достану!
– Товарищ старший лейтенант! – позвал старший группы захвата. – У меня тут боец чего-то…
– Туалет закрыт изнутри, – подал голос и тот.
– Ну и чего? – не включился сразу старлей. – Тебя сводить, малец?
– Я уже дёргал дверку. Не поддаётся.
– Старшой, помоги бойцу.
– Тут что-то другое, товарищ старший лейтенант.
– Ну прямо малые дети, а не группа захвата! – выругался Фоменко и развернулся от дивана. – Что там у вас?
Туалетная комната действительно оказалась странной. Её дверь вместо обоев была покрыта таким же красивым бархатом, как и все стены гостиной – тёмные розы на тёмно-синей глади с вкраплением золотых точек-звёздочек. Едва приметная ручка из благородной бронзы в виде головы диковинного зверя и наверху картина, каких здесь было немало развешано по стенам. Эта изображала пьяных лохматых вакхов, тискающих млевших нимф.
– Где ж тут туалет? Пройдёшь десять раз, не заметишь, – усмехнулся старлей. – Как напал? Припёрло?
– Унюхал.
– Что?
– Запах какой-то неестественный. Вроде лекарство, – смутился боец.
Фоменко ухватился за бронзовую голову дикого зверя.
– Павлуш! – окликнул его с дивана капитан. – Осторожней!
– Чего уж?
– Не подстроил бы ещё какой сюрприз этот кандидат?
– А накласть! – выругался старлей и рванул за ручку так, что с распахнувшейся дверцей качнулась на него и стена.
Все невольно отпрянули.
На благородном клозете восседал Князев в той же пёстренькой кепочке, полностью одетый, только голова неестественно склонилась к плечу, лицо посинело, и глаза закатились, а массивное тело, придя в движение от рывка Фоменко, медленно сползало на пол длинными деревянными ногами вперёд.
– Да здесь дохляк, Михалыч! – вытаращил глаза Фоменко. – А мы заискались!
– Князь? – вздрогнул и вытянул голову с дивана капитан.
– Был Князь, а теперь одна грязь…
Глава XIX
Василий Петрович Петров, знакомый уже Донскову врач, колдовал над распростёртым на полу телом Князева.
– Юрий Михайлович, – поднявшись с колен, он обернулся к капитану, снял резиновые перчатки и, прикуривая сигарету, хмуро констатировал, – последнее время мы что-то зачастили встречаться при грустных обстоятельствах. Прошлый раз, помнится, меня приглашали к вашему пациенту, которому понадобились сердечные средства. Сегодня вы сами нуждаетесь в помощи, а этому, – он повернулся и ткнул на труп, – уже ничем не помочь. – Петров печально развёл руки в стороны. – Это предмет исследования патологоанатома.
– Повреждения, Василий Петрович? – Донсков извинился перед медсестрой, заканчивавшей бинтовать ему бок, на голове у него уже красовалась повязка. – Меня интересуют повреждения. Какова причина смерти?
– Повторюсь. Увы, никаких повреждений на трупе нет. На вашем теле мы их обнаружили значительное количество. Ваш друг, к счастью, ошибся, – доктор отыскал взглядом засмущавшегося Фоменко, – приняв за перелом осколок стекла, глубоко проникший в мягкую ткань. Бывает…
