«Нужно прибегнуть к медитации, — подумала я, вытирая слезы и всхлипывая. — Это должно помочь. Если не получится, тогда приму транквилизатор».
Я умылась, потом села на пол, скрестив ноги. Техника медитации — это умение остановить поток мыслей, прекратить этот извечный диалог внутри нас. Если полностью погрузиться в открывающееся ничто, в безмолвную пустоту, то может наступить сатори, то есть миг просветления и озарения какой-нибудь важной истиной.
Я погрузилась в пустоту, сидя неподвижно и не закрывая глаз. Передо мной была лишь безмолвная темнота. Не знаю, сколько я так просидела. Слезы еще какое-то время холодили щеки быстрыми дорожками, но постепенно они высохли. Лицо успокоилось, все внутри замерло. Я погрузилась в прострацию, словно моя душа отделилась от тела и путешествовала по беззвучному, темному и пустому пространству. И вдруг передо мной возникло лицо Криса. Оно выглядело мертвенно-бледным. Я вздрогнула, темнота рассыпалась, звуки окружающего мира ворвались в уши с многократным усилением. Я услышала шум проезжающих машин, разговоры прохожих, смех какой-то девушки, лай собаки.
— О, господи, — вздохнула я и встала.
Но на душе стало легче. Я выпила чай, потом позвонила Крису. Он сразу ответил.
— Привет, дорогой, — ласково сказала я. — Как ты там?
— Люблю тебя безумно, — ответил он. — И счастлив, что ты скоро будешь в моих объятиях. Ни о чем другом думать не могу. И как сумасшедший, день и ночь убираю твою квартиру и забиваю холодильник чем-нибудь вкусненьким.
— Крис! — засмеялась я, чувствуя, как теплеет на душе и она начинает оживать. — И зачем ты это делаешь?
— Все должно быть безупречно. Я тут намусорил немного, потому что писал, как ненормальный, твои портреты. Иначе сошел бы с ума.
— Бог мой, — сказала я. — Ты превратил мое жилище в мастерскую?
— Нет, что ты, любимая! Я на кухне творил.
Мы поговорили еще немного о всяких пустяках, потом я начала прощаться, сказав, что устала и хочу спать.
— Тимур тебе привет передавал, — внезапно вспомнил Крис. — Мы сегодня утром с Лизой были в больнице.
— Да? — обрадовалась я. — И как он?
— Получше. Переломы срастутся. Врач сказал, что лицо останется без изменений. Но сейчас он выглядит неважно. Все лицо ободрано, отекшее и синее. Извини, Лиза просила не беспокоить тебя и не рассказывать подробностей.
— Ничего! Все равно скоро сама все увижу. Рита расстроится, — задумчиво добавила я.
Но Рита не увидела Тима в таком состоянии. На следующий день нас пригласила госпожа Цутида в свой офис.
— У меня к тебе, Таня, деловое предложение, — начала она, когда мы поздоровались и присели за стол.
— Я слушаю, — сухо ответила я и глянула на покрасневшую Риту.
— Ханако могла бы остаться на какое-то время в Токио? Это возможно?
— Еще бы! — встряла Рита.
И я незаметно толкнула ее коленом под столом. Она тут же замолчала и опустила глаза.
— Но в каком качестве? — спросила я.
— Хочу подписать с твоим агентством договор, — ответила, улыбнувшись, госпожа Цутида. — И пригласить Ханако поработать у меня в качестве гейши.
— Но я сейчас не могу оплатить ее проживание и костюмы, — сказала я.
— Я буду вычитать из ее жалования, — подумав, ответила госпожа Цутида. — Кимоно и парики она возьмет у меня напрокат, пока не обзаведется своими. Все это решаемо, если мы в принципе договоримся.
Когда мы поставили подписи на необходимых документах, Ханако была безмерно рада. Мы выпили чаю с госпожой Цутидой и покинули офис.
— Но как же Тим? — спросила я, выходя на улицу и глядя на красные крыши многочисленных храмов, которых так много в Асакуса.
— Он пока болен, — ответила Рита, — ты же сама говорила. И потом мы с ним лишь влюблены были, только встречаться начали. И потом, — быстро говорила она, вертя головой по сторонам и разглядывая все, что попадалось нам на пути, — все это из-за него! Как вспомню этого противного желтого старикашку китайца с его противным йенгом, так тошнить начинает. Ты же понимаешь, если бы не это старая ревнивая дура Инга, ничего бы не было. Но у каждого свой путь, — лицемерно вздохнула она. — И я рада, что оказалась здесь.
— Не говори плохо о покойных, — заметила я.
— Надеюсь, она в аду, — упрямо сказала Рита и остановилась, взяв меня за руки и заглядывая в глаза.
Я увидела, что несмотря на всю свою кажущуюся беззаботность, Рита немного напугана таким поворотом событий и ей страшно оставаться в незнакомой стране.
— Мне очень хочется поработать у госпожи Цутиды, — тихо сказала она, — пожить в этом замечательном городе, в который я влюбилась в первого взгляда. Почему бы не попробовать, если представилась такая возможность?
— Конечно, девочка, — ответила я, глядя в ее карие миндалевидные глаза, — но…
Я замолчала, не зная как начать разговор о том, что она пока девственна, несмотря на неприятный опыт анального секса.
— Я понимаю, о чем ты беспокоишься, — сказала Рита.
Она отпустила мои руки и вновь пошла рядом. Мы миновали парк храма Сенсодзи и свернули на узкую улочку с невысокими каменными зданиями, укрытыми многочисленными вишнями и сливами. Кое-где на голых ветках я заметила высохшие почерневшие плоды. Я остановилась возле каменного фонаря, изучая его форму и поглаживая шероховатую поверхность серого в светлых прожилках гранита.
— Но когда-то это должно случиться, — тихо добавила она, видя, что я молчу.
— Понимаешь, Рита, — сказала я, — хоть и говорят, что лишь раньше был обычай «мизуаге», то есть лишение девственности ученицы-гейши посредством аукциона среди уважаемых клиентов, но негласно он существует и поныне. Ты должна это понимать.
— А что означает это слово?
— Мизуаге? Дословно — «поднимающаяся вода».
— Знаешь, Таня, — решительно произнесла Рита, — если я не захочу, то никакого аукциона не будет. Мы ведь не в окия этой гадины Дэн. И госпожа Цутида кажется мне весьма здравомыслящей особой.
— Но как же Тим? Он ведь любит тебя.
— Любит? Это еще вопрос! После того, что случилось, неизвестно, что он думает и чего хочет. Танечка! — внезапно взмолилась она, сложив руки и заглядывая мне в глаза повлажневшими глазами. — Не хочу я сейчас никого видеть! Ты, видимо, сама не понимаешь, что на самом деле будут думать о нас. Разве кто-то поверит, что нас в Гонконге не имели круглосуточно во все отверстия?
— Но ведь кроме близких никто не знает, где мы были. И я не собираюсь об этом рассказывать.
— Близких? — усмехнулась она. — Господа Ито и Кобаяси, Лиза и ее раб Григорий, Тимур, Кристиан, Сакура и еще бог знает кто! Не говоря о наших родных. И все они думают одинаково. Просто нам не скажут из жалости. Не хочу! И лучше пока поработаю здесь. Время — идеальное средство, чтобы забыть о чем угодно.
