Вместо гетмана Юрия Хмельницкого, изменившего русскому царю, явились новые претенденты на гетманскую булаву – переяславский полковник Яким Сомко и нежинский полковник Василий Золотаренко. Последний, однако, не имел таких шансов, как первый, состоявший в свойстве с Богданом Хмельницким, и потому в 1660 году на раде в Козельце наказным гетманом объявлен был Яким Сомко, знатный и богатый казак, переяславский купец
[433]. Но вслед за Сомко выступил третий искатель гетманства, Иван Брюховецкий, тот самый, который послан был Юрием Хмельницким в Запорожье с жалобой на Виговского. Сделав свое дело, Брюховецкий не вернулся к Хмельницкому, а остался в Сечи, и так как он отличался в высшей степени качествами человека вкрадчивого, хитрого и пронырливого, то скоро овладел симпатиями запорожцев и сделался в Сечи кошевым атаманом. Но атаманская булава не была конечной целью такого честолюбца, каким был Брюховецкий: ему страстно хотелось завладеть булавой гетмана, и он начал действовать, но действовать крайне осторожно и как бы вовсе не себе в руку. В качестве кошевого атамана Брюховецкий ездил в Москву скоро после измены Юрия Хмельницкого и там успел набросать тень подозрения на наказного гетмана Якима Сомко как на дядю Юрия: «Яким Сомко царскому величеству верен ли, про то я не знаю, а гетману Юрию Хмельницкому он дядя родной; только ему, Сомку, недруг Иван Виговский, и прежде он от Виговского отбегал и жил на Дону, а в войске при нем жить не смел»
[434].
Действуя крайне осторожно, Брюховецкий больше всего подчеркивал измену Хмельницкого, что было на устах и у запорожских казаков и против чего особенно возмущался знаменитый вождь Иван Серко. Серко, лишь только узнал об измене Хмельницкого, немедленно прервал с ним дружеские сношения и начал действовать во вред ему. 30 апреля 1661 года посланцы наказного гетмана Якима Сомко, выехавшие из Переяслава 9 апреля, сообщали в Москву, что Серко находится в Запорожье, верно служит государю и во всем согласен с Якимом Сомко и Василием Золотаренко; что он посылал своих посланцев к Юрию Хмельницкому с листом, а в листу писал, что от царского величества никогда не отступит, а Хмельницкий, продержав тех посланцев в тюрьме, отпустил их назад к Серко
[435]. 15 мая новые посланцы Сомко, выехавшие из Переяслава 2 мая, сообщали в Москве, что Иван Серко, выйдя из Сечи, был в Торговице, а потом, оставив Торговицу, пошел для добычи на Буг и расположился на Андреевом острове, где, как говорится в «Актах Южной и Западной России», «стоит с своим войском для приходу татарского; а Садцкий [то есть Сашко или Садко Туровец] атаман стоит в Запорогах, в Сечи, с большим запорожским войском, и с Сериком они сходятся для порядку о всяких воинских делах, но ни к кому не приклоняются – ни к государевой стороне, ни к польскому королю»
[436].
В Москве после страшного поражения боярина Василия Шереметева под Чудновом сильно были озабочены борьбой с поляками и их союзниками, татарами, и, желая узнать настроение массы на Украине и мысли наказного гетмана Якима Сомко, отправили, в половине августа 1661 года, к последнему из приказа Тайных дел подьячего Юрия Никифорова. Большую надежду Москва возлагала в этом случае на запорожцев и двух деятелей между ними, Ивана Брюховецкого и Ивана Серко. Но между Сомко и Брюховецким уже легла черная тень, и Сомко, как ни был осторожен Брюховецкий, понял его тайные желания и замыслы: «О промысле над татарами и о задержании, чтоб не пропустить их через Запороги для войны в украинные и черкасские города великого государя, он, наказной гетман, станет писать Серко, а Брюховецкому о том писать не станет, потому что лучше о том писать к Серко, а не к Брюховецкому»
[437]. Высказав то, что таилось у него на душе, Сомко вслед за тем стал высказывать и свое мнение о том, как избежать беды от татар: «А хана крымского в Крыму удержать тем, что на Запорожье построить городки и в них послать великого государя ратных людей 10 000 да пушки, и Запорожье будет крепко, а его государевым людям в заднепровских городах быть безопасно»
[438].
Каковы бы ни были отношения между Сомко и Брюховецким, но запорожцы твердо стояли за московского царя. Желая показать не только словом, но и самим делом усердие к Москве, Брюховецкий, в звании кошевого гетмана, как он сам себя называл, спустился вниз по Днепру и дошел до казацкого табора на урочище Кара-Тебень, в 8 милях от Сечи, откуда 14 сентября писал письмо полковнику Григорию Косагову, начальнику ратных московских людей, присланных на Украину в помощь запорожским казакам против татар. В этом письме Брюховецкий, называя Косагова возлюбленным другом, себя же – подножием престола его царского пресветлого величества, извещал, что когда он прибыл в Кара-Тебень и встретил там низовые войска, то они приняли с благодарностью и царское жалованье, и самого кошевого гетмана; вместе с этим Брюховецкий извещал Косагова и о том, что к казакам прибыли калмыки, которые сильно беспокоят татар, а сами татары и турки, в числе 6000 человек, по приказанию Хмельницкого, явились с пушками на Тавань и начали строить там город. «Торопи, милость твоя, охочих людей, чтобы они поспешали как для добычи, так и для очищения прямой государевой земли, а сам будь осторожен от тамошних жильцов, потому что между ними немало таких, которые, находясь между вами, посылают изветы в Чигирин, о чем тебе следует знать. Сацко, посланный князем Григорием Григорьевичем Ромодановским с грамотами на Запорожье, сослан был Хмельницким к королю, а теперь, получивши свободу, он говорил мне, что у вас часто бывают, переодевшись в нищенское платье, с той стороны Днепра лазутчики, и ныне, как говорят, два таких находятся на этой стороне, только неизвестно, в каком городе… Писал твоя милость ко мне о каких-то краденых лошадях, о чем я решительно ничего не знаю и что крайне обидно было для меня, так как ты, не обинуясь, приписываешь то мне, к чему я никогда не привыкал и в чем меня никто, кроме врага моего, не укорял; однако, для очистки совести, я велел сделать розыск по всему табору, но таких лошадей нигде не нашлось. Есть только два пришлых человека – литаврщик да пушкарь, но, не имея надежных людей, с которыми можно было бы их к тебе отослать, и опасаясь, чтобы они не убежали с пути, я оставил их при себе, а надобности в них нет, и если Бог даст хороший случай, не замедлю прислать к тебе. А как я словесно просил о моих Горошкинских мельницах, так и теперь через настоящее письмо прошу, будь милостив, когда придет борошво, отсылай хотя на Кодак, потому что, кончая свое, мы имеем в нем надобность». Заканчивая свое письмо, Брюховецкий ввернул слово против Якима Сомко, говоря, что «лукавая его измена уже известна на Запорожье и какова его правда в отношении Москвы, то явно всем»
[439].
