Люк почувствовал, что мог бы уничтожить любого из них, если бы застал на своем месте. Он сидел не шелохнувшись, словно каменное изваяние, стараясь дать ей то, что хотела она, а не то, чего до боли жаждал сам. Хотя, возможно, они и не могли бы предложить ей ничего, кроме успокоения, ведь, похоже, никто, кроме него, так остро не замечал ее красоты и скрытой страстности и не хотел ее с такой силой. Люк слегка приподнялся в кресле и подвинул Хлою, чтобы не испугать ее слишком откровенным доказательством своей требовавшей удовлетворения похоти, которая всегда охватывала его рядом с ней, не говоря уже о том, когда она была в его объятиях.
– Я не хочу, чтобы вы заменяли мне отца, – прошептала она.
Люк не мог поверить собственным ушам.
– Хорошо. Я жажду вас с такой силой, что едва помню, как меня зовут, – признался он, с тревогой видя, что Хлоя смотрит на него так, как будто небо вот-вот обрушится ей на голову.
– Поцелуйте же меня, глупец, – приказала она.
– Охотно, – согласился он с чувством неизбежности в сердце и сделал это.
Чтобы сдержать рвущегося на волю зверя, Люк взял в ладони ее лицо, заметив, как контрастирует светлая женская кожа с его грубыми пальцами. Хлоя опустила ресницы, и Люк стал разглядывать их. Золотисто-рыжие на кончиках, они были темнее ее волос и такие длинные, что почти касались высоких скул, которые ему хотелось рассмотреть в мельчайших подробностях.
Но как он ни старался смирить свой мужской пыл, вглядываясь в черты ее лица, словно скупец в свои сокровища, это не помогало. Она была прелестной женщиной, а не тайным кладом мертвого золота. Люк испустил вздох желания, чувствуя, что они подошли к самому краю пропасти, и все равно не мог заставить себя отпрянуть назад. Он впился глазами в ее прекрасные розовые губы, прежде чем с благоговейным трепетом прильнуть к их влажной мягкости. И тогда они полетели с обрыва вниз, не зная, где и как приземлятся.
Только бы не испугать ее, не сделать ей больно, молил его внутренний голос, когда Хлоя немного отодвинулась от него, чтобы вздохнуть. Дай ей погрузиться в этот нескончаемый вихрь желания настолько, чтобы не бояться его.
– Чудесно, – услышал он собственный шепот, как будто пробовал изысканное вино, и внезапная вспышка смирения свела почти на нет возбуждение, от которого у него, казалось, уже начали обугливаться щеки. Глупо, упрекнул себя Люк и услышал, как это слово сорвалось с его губ, когда он на мгновение оторвался от ее нежного рта, чтобы вдохнуть немного воздуха. Он должен был как-то остановить тот напор, с которым вторгался к ней, словно обезумевший грубый бык.
– Если вы это мне, то и вы тоже глупец, – сердито произнесла Хлоя так близко от него, что Люк почувствовал ее дыхание на кончике своего языка, которым пытался облизнуть свои пересохшие губы.
– Не вы, а я, – прохрипел Люк и услышал, как она засмеялась. Ее смех грозил окончательно лишить его рассудка.
– Это я глупая, – возразила Хлоя, и эти слова прозвучали так, словно она попалась в ловушку желания так же безвозвратно, как и он. – Поцелуйте же меня как следует, глупец. Я не рассыплюсь.
– Вы нет, но я могу, – выдохнул Люк и стал делать это так, как хотелось им обоим, пока окончательно не забыл, кто он и как его зовут.
Хлоя погрузилась в таинства, превосходящие самые смелые фантазии, которые посещали ее после тех первых поцелуев десять лет назад. Даже после стольких лет, когда она до боли тосковала о нем, она оказалась не готова к этому. В ее безумных снах, которые после пробуждения Хлоя помнила лишь наполовину, не говорилось о том, что она будет чувствовать, когда этот единственный в мире мужчина станет целовать ее так, как сегодня. Теперь Хлоя понимала, что эти сны появлялись потому, что не было его самого – Люка Уинтерли, единственного мужчины, которого она любила. Это понимание пронзило ее, как молния, которую Хлоя чувствовала каждый раз, когда он прикасался к ней. Оно открывало ей множество возможностей, а может быть, боли, смешиваясь с ощущением полета в бесконечность, падения в любовь и совершенно новым ощущением хождения по раскаленным углям.
Он был единственным – ее Люк, ее любовь. Конечно, это было не больно, его губы на ее губах, его пленительные нежные прикосновения, когда он пропускал между пальцев пряди ее распущенных волос, как будто всегда любил это делать. Хотя когда он мог успеть это сделать?
Когда Люк раскрыл ей рот поцелуем, ее губы сами собой растянулись в улыбку. По части обольщения этот отшельник мог дать сто очков вперед любому завзятому волоките. Люк так ловко вытащил шпильки из ее волос, что Хлоя даже вздохнуть не успела, как густые волосы упали ей за спину, и теперь он, похоже, наслаждался, держа в руках их тяжелую копну. Свободной рукой Люк начал поглаживать Хлою по спине сквозь плотную золотисто-рыжую завесу. Он с восхищением пожирал глазами это проклятие ее детства, и радостная дрожь пробежала по всему ее телу.
Не переставая ласкать ее волосы, Люк коснулся кончиком языка ее раскрытых губ, как будто спрашивал разрешения, и Хлоя, затаив дыхание, раскрыла их еще сильнее в безмолвном «да». Люк был бы законченным глупцом, если бы не заметил белого флага в каждой ее клеточке, и она мысленно упрекнула себя за это, но его поцелуй, став еще крепче, мигом обратил все ее мысли в прах. Это был он, тот человек, о котором она так долго тосковала, томясь от желания и страсти. Прижавшись к нему еще сильнее, Хлоя сползла вниз, облокотившись спиной на диванные подушки, и удовлетворенно улыбнулась, когда почувствовала, что Люк последовал за ней. Она обхватила его свободной рукой и потянула к себе.
Удивительно, что могли сделать десять лет попыток прожить без этого человека, о котором она пролила столько слез. Тело Хлои вспыхивало в каждой точке, где они касались друг друга, хотя он старался держаться немного в стороне от нее, чтобы она не заметила всей силы его возбуждения. Блаженный глупец, неужели он не видит, как я млею от его неистового желания? Если Люк так сильно хотел ее, она могла втянуться в игру с огнем, языки которого уже лизнули ее лоно, напомнив о том, что в любви есть кое-что большее, чем поцелуи.
Внезапный всплеск неуверенности пробудил в ней совесть. Но Хлое так нравилось чувствовать, как этот могучий торс напрягается в ее руках, словно каждое ее прикосновение только усиливало его желание. Ей хотелось расстегнуть платье, развязать его галстук и сбросить этот прекрасно сшитый сюртук, чтобы подкрасться еще ближе, и в то же время ее голова разрывалась от гула голосов, не позволявших это сделать. Хлоя попыталась не обращать на них внимания. Каждое прикосновение к его гладкой горячей коже, покрывавшей твердые мускулы, восхищало ее. В эти краткие мгновения он принадлежал ей, был ее Люком.
Ей хотелось, чтобы они остались совсем без одежды. Теперь Хлоя чувствовала в себе достаточно привлекательности и даже какую-то доселе неведомую ей женскую обольстительность. А вместе с тем все причины, препятствующие этому, с новой силой осаждали ее сознание. Верити стояла на пороге жизни, и все ее юные мечты и надежды были бы похоронены, прежде чем она успеет понять, что может дать ей жизнь.
