Я сказал с неловкостью:
– Вы все это принимаете слишком близко к сердцу.
Ее губы дрогнули в улыбке.
– Это потому, что у меня маленькая грудь.
Я посмотрел в ее смеющиеся глаза.
– Да, у кого большая грудь, до тех чужие проблемы
доходят слабо, это я понимаю. Но вы с чего решили, что маленькая?
– Вы смотрите мне в глаза, – уличила она.
– И что?
– Обычно мужчины пялятся на сиськи! Если не смотрят –
значит, смотреть не на что.
– У вас удивительные глаза, – сказал я искренне. –
Смотрел бы в них и смотрел. А сиськи нормальные. Не огромные, но и не
маленькие.
– Это потому, – объяснила она, – что у меня
удивительный лифчик.
– Чем?
– Снимаешь и удивляешься, а где же сиськи?
Я помотал головой.
– Не брешите. Не поверю, что прибегаете к таким трюкам.
Это простые девчонки могут, но не вы…
Я задрал ей майку и посмотрел на груди, небольшие, четко
выступающие на худом теле, с небольшими алыми кружками и крохотными, как
зернышки пшена, сосками.
Она стояла, не двигаясь и не делая попыток мне помешать. Я
опустил маечку и сказал с удовлетворением хозяина, поймавшего вора на горячем:
– У вас вообще лифчика нет! И сиськи классные.
– Правда?
– Правда-правда, – заверил я, хотя, если
по-честному, ну какая разница, скоро никаких сисек не будет. По красным пескам
Марса будем ходить без всяких сисек, а к звездам, даже самым близким, полетим
вообще без грамма мяса: либо в металле, либо в виде силовых полей.
Она озабоченно взглянула на часы.
– Через пять минут начнется.
Я торопливо отыскал нужный канал.
– Вот.
– Спасибо.
Она опустилась на диван, спина прямая, взгляд строгий и
отстраненный. У меня чуть слюни не потекли от умиления. Как же осточертели
самочки, которым только секс или которые твердо уверены, что мужчинам нужен
только секс. Да такого говна, как секс, хоть пруд пруди… Ну, не говна, конечно,
просто тянет назвать говном, когда со всех сторон вдалбливают, что трахайтесь,
трахайтесь, трахайтесь – и все проблемы будут решены!
Ага, щас, будут решены.
Честно говоря, даже дивные снимки, сделанные с помощью этого
уникального телескопа, как и умный и емкий комментарий ведущего астронома
обсерватории, не потрясли. Я смотрел, как по экрану плывет картинка черного
космоса, но рядом на диване Габриэлла, это уже достаточное потрясение.
Она жадно всматривалась в снимки, а я украдкой бросал
взгляды на ее тонкий профиль, исполненный дивного изящества и в самом деле
королевского достоинства.
– Не волнуйтесь, – шепнул я ей на ухо, – я
все пишу…
– Серьезно? Спасибо!
– Вот маг, – указал я на ящик на нижней
полке. – Как только передача закончится, сброшу с харда на лазерный.
Надеюсь, у вас есть чем прочесть.
– Есть, – ответила она. – Поразительно, в
новостях про эти снимки даже и не упомянули…
– Зато показали, – ответил я, – голую Парис
Хилтон… И скандал с Аней Межелайтис!
Она сказала грустно:
– Да, вам это интереснее.
– Кому это «вам»? – спросил я, задетый. –
Женщины смотрят такое еще охотнее. Понятно почему?
– Почему?
– А чтоб сказать себе: «Так уже можно» – и тоже выйти
голой на улицу.
Она фыркнула, передачу досмотрели уже молча. Едва пошли
последние кадры с благодарностями за содействие и предоставление редких
снимков, я сунул лазерный диск в узкую щель дисковода.
– Пишет в двенадцать раз быстрее, – сообщил я
зачем-то. – Это быстро…
Она взглянула искоса, в голосе прозвучала обида:
– Так спешите от меня избавиться?
Я опешил, отшатнулся, выставил ладони, защищаясь от
нелепейшего обвинения, ее глаза смеялись, я с трудом перевел дыхание.
– С такими шуточками… у меня вот-вот разорвется сердце!
– Почему?
– Испугался, – ответил я честно. – Габриэлла,
я до жути страшусь вас чем-то рассердить.
Она посмотрела на меня искоса.
– Судя по тому, что вы рассказывали, вас это не должно
тревожить.
– Не должно, – согласился я, – но как
тревожит! Да что там тревожит, страшусь вас потерять как не знаю что. Даже не
вас, простите, вы мне и не принадлежали, а потерять возможность вас видеть,
слышать, любоваться вами.
Она помолчала, я затаил дыхание, она ответила тихо:
– Аркадий Аркадиевич, не говорите так красиво. А то мне
как-то не по себе. Я не то чтобы ах-ах, за кого вы меня принимаете, я
серьезная… но мои интересы, как бы без высокопарности, среди звезд. Ну вот, не
получилось…
– Это не высокопарность, – сказал я горячо, –
вы там, среди звезд! И вся из себя… звездная! А я тут червячусь.
– То есть, – уточнила она, – окукливаетесь?
– Пока листья жру, – сказал я сердито.
– Потом из вас выйдет звездная бабочка?
– Хорошо бы – межзвездная, – сказал я, принимая
игру. – Или галактическая.
Она засмеялась, поднялась. Сердце мое остановилось в ужасе,
но Габриэлла собрала чашки, унесла на кухню и поставила в раковину. Я смотрел с
замершим дыханием, как она сполоснула под струей горячей воды, протерла
полотенцем и аккуратно расставила на полке.
– Что ж, – сказала она, поворачиваясь ко
мне, – раз уж мы пока гусеницы…
Не играя в дешевый стриптиз, она просто и без затей сбросила
через голову маечку, подрыгала ногами, скидывая шортики. Улыбнулась чуточку
застенчиво и сняла крохотные трусики, обнажив узкий ромбик интимной стрижки. Я
не двигался, страшась спугнуть дивный миг, а Габриэлла произнесла со слабой
улыбкой:
– У звездных это будет, наверное, иначе… Я в душевую.
Я проводил ее взглядом и, лишь когда скрылась за дверью,
метнулся в спальню, быстро-быстро убрал все лишнее, сменил простыню и
наволочки.
Она лежит со мной рядом, почти касаясь голым плечом, одеяло
подтащила к подбородку. Голова кружится от ощущения, что там дальше голенькая и
что на этот раз у нас будет совокупление, чему в старину придавали такое
большое значение.
– Ты счастливый, – сказала она, уже незаметно
перейдя на «ты», – у тебя и работа интересная, и хобби.
– Твоя интереснее! – сказал я, счастливый, здесь
«ты» знаковое, а не просто местоимение. – У тебя астрономия…
