– Отдайте мне ваш билет, – говорю. – Я знаю, что он у вас есть.
Рука Джули сдавила мне колено.
Мистер Нгуен опускается на подлокотник цветистого кресла. Малыши возятся на полу, как детеныши тюленей. Миссис Нгуен выносит расплавленный сыр и печенье.
– Еда! – чавкает Джули, запихаясь печеньем. – Обожаю еду!
– На ужин останетесь? – интересуется миссис Нгуен.
– Отдайте билет, – повторяю. – Мне надо к сестре. Нельзя оставлять ее с этими людьми.
– Ты ведь знаешь, что у твоих родителей было четыре билета, да? – спрашивает мистер Нгуен.
Я крепко сжал нож для масла. Со стороны, наверное, выглядит смешно, но мне не до смеха. Я реву в три ручья. Мистер Нгуен встает между мной и детьми. Миссис Нгуен подхватила близняшек на руки, а мальчик – нет, это просто невероятно – сидит на коленях у Джули.
– Отдай билет! – кричу, размахивая ножом для масла.
Мистер Нгуен вытащил бумажник, достал оттуда какую-то карточку и медленно, очень медленно протягивает мне. Меня так и подмывает заорать: «Неужели? Ты вправду решил, что я заколю твоих родных ножом для масла?»
На билете выгравировано:
«Центр приема беженцев г. Оффут, билет первого класса
Томас Дж. Кроуфорд
109–83–9921»
В одной руке у меня по-прежнему зажат нож, в другой я держу заветный билет. На какую-то секунду я счастлив. Фред Нгуен – настоящий волшебник.
Джули, не выпуская мальчугана из рук, поворачивается к его отцу.
– Откуда у вас билет Тома? Вы его украли?
У миссис Нгуен, кажется, припадок.
– Его родители обменяли билет на бензин до Небраски! – кричит она, размахивая руками, которыми держит детей. – Бедные, бедные! Нелегко им было. Вы должны знать. Только так они могли добраться до убежища. Без топлива они бы замерзли до смерти. Им пришлось продать! Да, да, мы могли дать им бензину просто так. По-христиански. Конечно, конечно. Надо было отдать просто так. Это было бы правильно.
Запал миссис Нгуен быстро иссяк. В глазах стоят слезы.
– Том, дорогой, отдай мне, пожалуйста, нож.
На руках у миссис Нгуен двое пупсов того же возраста, что и Кэти. Если я заколю их ножом, у нее, должно быть, сердце разорвется.
– Вы что, ребята, короли бензоколонок? – спрашивает Джули.
– Муж приготовился еще год назад. Выбрать должны были нас. Мы достойны того, чтобы жить, – отвечает миссис Нгуен.
– Дорогая, отведи детей в другую комнату, – перебивает мистер Нгуен, и Хоббит тянется к мальчугану, но я хватаю ее за руку.
– Постойте-ка. Так у родителей было четыре билета? И они продали вам мой билет? Вы же мой учитель, весь из себя такой правильный, образец для подражания! «Не давайте волю дьяволу!»
– Я хотел вернуть его тебе. Надеялся, что смогу выкупить еще, на всю семью. – Нгуен разводит руками, словно желая обнять свою жену и детей. – Но времени не хватило.
– Да уж, не повезло вам. А для меня билетика не найдется, раз уж вы их раздаете? – спрашивает Джули.
– Пожалуйста, Томас, убери нож, – просит мистер Нгуен. – Мне очень жаль. Ты же знаешь.
Я перевожу взгляд на Джули. Она чмокает мальчугана в щеку, потому что людям свойственно любить детей. Но не шизанутым вроде меня. Меня не оставляет мысль перерезать всю семью Нгуенов.
– Убери нож, идиот! – говорит мне Джули. – Ты меня пугаешь.
В придачу к билету нам дали восемь галлонов бензина. Этого с головой хватит, чтобы добраться до Оффута. Джули помогла мне перетащить канистры на заднее сиденье нгуеновской машины. Миссис Нгуен приготовила нам еды в дорогу – белый хлеб с вареньем и арахисовой пастой. Джули, эта мягкотелая, уже всё им простила и обнимается на прощанье.
Мы выехали на шоссе.
– Отвезти тебя домой? – предлагаю.
– Я не хочу умирать вместе с ними. Поеду с тобой, пока меня из машины не выбросят.
Долго ждать не придется: по дороге в Оффут – четыре пропускных пункта, и на каждом нужно предъявлять билет.
По радио сквозь помехи пробивается голос какого-то астронома: из-за астероида, говорит он, изменилась сила земного притяжения. Телефонной связи нет. У нас двадцать часов и тысяча километров пути.
Возле больницы останавливаюсь.
– Жди в машине, – велю Джули.
– Что ты задумал, Шерлок?
– Закончить кое-что, – говорю, хлопаю дверцей и бегу ко входу. Где-то по дороге хватаю скальпель. Безногий лежит в той же палате. Врачей не видать. Только все тот же уборщик, натирающий все тот же пол.
– Ты обидел мою подругу, – говорю.
Безногий ухмыляется. На щеках видны следы блесток. Еще вчера он был напуган, а сегодня ему море по колено. Он – один из них.
Вспороть бы ему брюхо. Отомстить за Джули. Загладить свою вину перед ней. Тогда мне было бы не так совестно оставлять ее умирать в этом городе, который она ненавидит всем сердцем.
– Думаешь, ты особенный? – говорю. – Но это тебя не оправдывает.
До него, кажется, не доходит. Жуткая ухмылка не сходит с его лица. Я стиснул культю, швы лопнули, закапала кровь. Он скорчился от боли. Самое время перерезать ему глотку. Стать, наконец, тем, кем я всегда хотел быть. Главным.
Но мысли о щенках и людях со снятой кожей, о моих собственных унижениях вдруг испарились. Ну же, дай волю дьяволу, мысленно приказываю себе и вдруг ясно понимаю: никакой мистер Нгуен не гений. Нет там никакого дьявола. Только я сам, конченый и никому не нужный. Меня тошнит.
Я ухожу, но оборачиваюсь в дверях.
– Скоро всему конец, – говорю. – А тебя никто не любит.
Мы добрались до окраин Оффута. На пропускных пунктах не оказалось ни души. Мой билет со мной, и это чудо. Так и в Бога поверить можно.
Надвигается буря. Свет застит глаза.
Наконец, мы у цели – Оффут. Убежище оцеплено военными. Их тысячи. Меня осеняет идея. Возможно, сработает.
Может, мне и не поверили, однако по цепочке передают то, что я сказал. Мы пробираемся вперед. Уже виден лифт к спасению – железный ящик на цепях, перекинутых через блоки. Внизу, на пятикилометровой глубине, – двести тысяч людей, восемьдесят километров тоннелей и запас топлива на десять тысяч лет. Все это мы узнали от людей в очереди.
– Это моя сестра, Элисон Кроуфорд, – обращаюсь я к пропускающему. На нем лица нет, как будто он не спал с 2010 года. – Отец украл ее билет и отдал любовнице. Поэтому мы опоздали. Искали билет. Он должен быть там.
Пропускающий что-то бормочет в трубку и велит нам ступать на проходную, где в ожидании томятся несколько тысяч человек. Кто-то плачет, другие спят. Большинство на взводе и расхаживают туда-сюда.
