– Спокойной ночи.
Майкл отвел на секунду глаза и снова посмотрел на меня.
– Увидимся на собрании?
В груди разлилось приятное тепло.
– Увидимся.
Кивнув на прощанье, Майкл побрел в усиливающийся снегопад. Я пошла в другую сторону – к метро, и впервые за долгое время любовалась тихой красотой падающих снежинок.
И тогда я поступила самым неожиданным для себя образом. Обернувшись, я выкрикнула:
– Майкл, как насчет кофе?
Несмотря на мороз, я ощутила, как вспыхнули щеки.
Майкл, едва различимый под снежной завесой, тоже обернулся и тут же откликнулся:
– Конечно.
Мы зашли в кафе. К прилавку выстроилась длинная очередь.
– Даже слизевики, – произнес Майкл, пока я топала ногами, чтобы согреться и успокоиться, – даже простейшие могут найти выход из лабиринта, чтобы добыть пищу. – Он указал на глазированные кексы под стеклом. – Кстати о поощрении. Хочешь кекс?
– Я…
– Строгая вегетарианка, да? – закончил за меня Майкл.
Я кивнула. Откуда он узнал? Однако важнее было то, что на ценнике значилось: четыреста калорий. Четыреста!
– Не переживай, это вегетарианские кексы, – сказал Майкл и, поймав взгляд продавца, поднял два пальца вверх.
И действительно, под информацией о калорийности стояла приписка, набранная мелким шрифтом.
– Ну же, ведь праздники на дворе, – весело прибавил он.
Продавец уже протягивал тарелку с кексами. Я безразлично пожала плечами, бросила взгляд в окно, за которым прогрохотал тяжелый грузовик, и не в первый раз представила себе, как легко было бы перед ним поскользнуться.
– Все в порядке? – донесся голос Майкла.
На телеэкране позади прилавка шел выпуск новостей: «…в пяти районах города продолжают исчезать люди. Полиция предполагает, что таинственные исчезновения связаны с религиозным культом…»
– Конечно. – Я моргнула и перевела взгляд на Майкла. Его глаза тоже были прикованы к экрану.
– Точно?
Я с улыбкой кивнула, взяла чашки с кофе, а Майкл – тарелку с кексами. Пробираясь сквозь толпу посетителей, меж которых петляла голограмма Санта-Клауса на санях, мы направились к угловому столику. Я не любила шумных тусовок, одиночества я тоже не выносила; моя жизнь скользила по кончику ножа между этими двумя крайностями.
В камине рядом со столиком уютно потрескивал искусственный огонь. Мы опустились в мягкие кресла, и Майкл пододвинул ко мне тарелку с моим кексом. Я раскрошила его и забрасывала в рот по крохотному кусочку, по чуть-чуть отпивая кофе.
Чувство неловкости сдавило мне грудь. О чем говорить теперь?
– Кем ты работаешь? – вдруг спросил Майкл.
Я облегченно улыбнулась: тут я была в своей стихии.
– Я лабораторная крыса. Занимаюсь исследованиями.
– Ух ты! В какой сфере?
– Не хочу тебя утомлять.
Майкл улыбнулся и жестом попросил меня продолжать. Его рот был набит кексом.
– Сейчас я занимаюсь изучением вирусных векторов как метода доставки терапевтических генов к половым клеткам в конспецифичных популяциях, это…
Стоп! Что это я? Не может быть, чтобы он…
– …приведет к производству конспецифичных гамет, которые будут иметь приоритет над гетероспецифичными? – подхватил Майкл, дожевывая кекс. – Самодистрибутивное целевое вакцинирование? Крайне любопытная штука. Может сберечь миллиарды долларов!
Я оторопело уставилась на него.
– Откуда ты… в смысле… – Я умолкла, не договорив.
– Извини. Так приятно поговорить с умной женщиной! Я человек разносторонний, но все-таки дилетант. – Майкл улыбнулся и откусил кусочек кекса. – Продолжай, пожалуйста.
Сделав глубокий вдох, я выпрямилась и придвинулась поближе к нему.
– Ты прав, но дело не в деньгах.
– Это сохранит жизнь миллионам людей.
Я собрала крошки на тарелке.
– Животные меня больше волнуют. Тысячи видов нуждаются в помощи. Я хочу найти возможность их спасти.
Майкл наклонился ко мне.
– Потрясающе. И твои исследования финансируют?
Я опустила глаза.
– Исследования на моделях человеческого организма – да, но я надеюсь…
Я снова запнулась. Майкл уже расправился со своим кексом. Я потянулась к тарелке, набрала пригоршню крошек и, когда Майкл отвел глаза, украдкой высыпала их на пол.
Майкл снова перевел на меня взгляд и придвинул кресло поближе.
– У всех живых существ есть интеллект и чувства, только у разных видов в разной степени.
– Именно так, – подтвердила я. – Человеческий младенец ничем не лучше малюток-осьминогов, которых мы варим и едим. Но убить младенца – о нет, ни в коем случае! – Я напряглась. Не слишком ли я перегибаю палку? – Писал же Свифт, что маленький…
– «…здоровый, хорошо упитанный младенец представляет собою восхитительное и питательное кушанье, независимо от того, приготовлено ли оно в тушеном, жареном, запеченном или вареном виде»?
Не сдержавшись, я громко расхохоталась, чем заслужила любопытные взгляды окружающих. Никто из моих знакомых не смог бы угадать цитату, не говоря уже о том, чтобы ее продолжить.
Майкл улыбнулся нашему общему секрету.
– Ты нарочно драматизируешь, чтобы лучше донести свою мысль. – Он покачал головой, и улыбки как не бывало. – Первородный грех. Раз уж на то пошло, мы должны искупить грехи перед теми живыми существами, которых уничтожаем в стремлении насытиться. Отказывать животным в правах недопустимо.
Приятное тепло разлилось в ногах, обдало жаром бедра и прихлынуло к щекам. Неужели я не ослышалась?
Мы поговорили о наших чувствах в отношении продуктов питания и о том, у каких продуктов питания есть чувства, пока Майкл не заторопился домой. Попрощавшись, я отправилась в туалет. Дождавшись, пока все выйдут, наклонилась над закапанным мочой унитазом и сунула в горло палец.
Прошло несколько недель. Теперь мы с Майклом регулярно виделись на собраниях, после чего шли пить кофе. На одно из собраний мы даже пришли вместе. Майкл поделился со мной воспоминаниями о войне, а я, в свою очередь, рассказала о судьбе брата и даже разоткровенничалась насчет родителей и автокатастрофы, которая унесла их жизни. Я ковыряла свой кекс, подбирая крошки, когда Майкл, наконец, предложил:
– Ты не хочешь поужинать у меня на следующей неделе?
– С удовольствием, – ответила я. У меня вспыхнули щеки. Я лихорадочно вспоминала, выключила ли обогреватель перед уходом. А дверь? Я закрыла дверь?
