– Позволь прервать тебя, дитя мое, – раздался вкрадчивый голос епископа. – Был ли человеком тот, кого ты приняла за самого Сатану? Если да, то смогла бы ты описать его?
– Нет! – испуганно вскричала Марта. – Хотя я и находилась недалеко от происходящего, это не мог быть человек. У явившегося существа были козлиные кривые ноги и сверкающие золотом копыта…
– Ага! Как же! Ты забыла добавить, что у дьявола между ног болтался длинный обезьяний хвост! Я еще не такое вижу, когда возвращаюсь ночью из трактира и встречаю жену с плетью, – раздался из зала бодрый мужской голос.
Марта обернулась к насмешнику и, грозно цыкнув на него, продолжила:
– Чтобы сотворить святую воду, Сатана помочился в ямку, выбитую копытом в земле. Вместо облатки он клал в рот всем собравшимся вокруг него отступникам кругляшки репки и читал Святое Писание наоборот…
– Марта Цубригген, прошу тебя не отвлекаться описанием грешного действа. Скажи нам, какое участие принимали в шабаше находящиеся в зале обвиняемые, – поправил ее епископ.
– Мой господин… – Конрад поморщился. – …Ваше Святейшество, – быстро исправилась Марта, – старшая женщина прислуживала Сатане, окропляя собравшихся его мерзкой мочой. Вкладывала в рот куски репы вместо причастия. Младшая же во время оргии, начавшейся после мессы, имела с ним сношение. Ребенок, что носит она в своем чреве, будет рожден от врага! – Визгливые слова многоголосым эхом отразились от сводчатого потолка и колонн зала.
В зале воцарилось тревожное молчание. Произнесенное обвинение было столь грозным и не допускающим возражении, что даже отъявленные шутники предпочли держать язык за зубами. Испуганные женщины неистово крестились и беззвучно шептали «Отче наш». Кристина схватилась за живот, инстинктивно стараясь защитить невинное дитя.
Епископ молчал, внимательно следя за происходящим. Чувство надвигающейся опасности, закравшееся в его душу, все росло.
Лицо Регины скривилось от гнева, черные глаза пылали, готовые испепелить бессовестную обманщицу.
– Она лжет! – прорезал мертвую тишину громкий мужской голос. – Эту девицу я хорошо знаю, из нее клещами двух слов не вытащишь. А сейчас больно гладко рассказывает. Она подговорена, науськана и подкуплена следствием!
Епископ вздрогнул всем телом и с удивлением взглянул на Михаэля, пробирающегося через остолбеневшую толпу в центр зала.
– Дочь Хильды и Урса лжесвидетельствовала на Священном Писании, и по закону я требую для этой женщины заключения под стражу! – твердым голосом повторил барон фон Верен.
В зале началось что-то невообразимое. Испуганные крики, истошные вопли, оглушительный свист и громкий истеричный смех. Чтобы подавить волнение, епископ встал со своего места и, подняв обе руки, прокричал:
– Если не восстановится спокойствие, стража выгонит всех смутьянов на улицу и заседание продолжится в закрытом порядке.
Подошедшая к скамьям с пиками наперевес охрана охладила пыл возмущенных зрителей. Мало-помалу в зале суда вновь воцарилась тишина. Кристина слушала тяжелые удары своего сердца и, не отрываясь, смотрела на застывшее в решимости лицо Михаэля, вышедшего к кафедре.
– Я, барон Михаэль фон Верен, клянусь на Библии, что именно мои слова будут являться правдой, а не та омерзительная ложь, что бессовестно лилась изо рта якобы свидетельницы. Ребенок, которого носит под сердцем Кристина Кляйнфогель, мой!
Зал затаил дыхание.
– Ребенок в ее чреве – мой, я обладал своей служанкой, и она понесла от меня. Грех прелюбодеяния лежит целиком на мне, потому что девушка препятствовала нашей связи. Скажу больше: она была лишена невинности против собственной воли. Как бы то ни было, я прилюдно признаю этого ребенка. – Люстиг перевел дух и продолжил: – Надеюсь, у суда более нет вопросов касательно обвинений моей камеристки в сношении с дьяволом?
Судьи ошеломленно молчали. Конрад также не проронил ни слова, не сводя восхищенных глаз с Михаэля.
Бургомистр, придя в себя после скандального признания знатного вельможи, нервно потер руки и, хрустнув пальцами, робко спросил:
– Высокоуважаемый господин фон Верен, вы сняли подозрение с несчастной по обвинению в… хм… так сказать, телесной связи с нечистым, но остается свидетельство об ее участии в шабаше.
– Да, я знаю, и, поверьте, мне есть что сказать уважаемому суду. Девица из Фогельбаха намеренно оболгала Кристину и почтенную Регину с целью замести следы собственного преступления. Я в ответ обвиняю Марту Цубригген в причастности к черной мессе, проводимой в тайном месте. Эта мерзавка принимала в ней самое непосредственное участие, о чем свидетельствует дьявольское клеймо на ее предплечье!
Марта взвыла. Она рванула прочь из зала, но была задержана на входе охранником, грубо скрутившим ее и бросившим под ноги судьям. Голося и изрыгая гнусные проклятия, мерзавка, словно бесноватая, каталась по каменному полу и в беспамятстве рвала на себе одежду и волосы.
Следуя приказу бургомистра, два охранника сжали ей руки и сорвали платье, обнажив на плече не до конца еще заживший ожог – козлиную голову.
Крик ужаса пронесся по залу. Богобоязненные овцы прикрыли глаза, не желая смотреть на дьявольскую метку. Самые жестокосердные, напротив, неистовствовали в предвкушении зрелища. На горизонте у бездельников замаячил еще один костер.
Кристина, взглянув на Регину, в то же мгновение перевела глаза на Конрада. Между ними продолжался немой диалог. Бледный вспотевший лоб епископа прорезали вертикальные морщины. Он выглядел смертельно напуганным. Не говоря ни слова, он наблюдал за конвульсиями обезумевшей от страха лгуньи, потом сделал охране незаметный знак рукой. Два стражника подхватили Марту с пола, словно войлочный тюк, и немедля выволокли в соседний пыточный зал.
Конрад тяжело вздохнул и закрыл глаза.
Не было ни дня, чтобы он не мечтал о долгожданном покое, порой о смерти, которая закончит его бессмысленное существование и подарит надежду на реванш.
Страх разоблачения миновал. Святой отец, почувствовав скрытую угрозу в словах Михаэля, быстро пришел в себя, вспомнив, что молодой человек мог видеть что угодно во время прошлого жертвоприношения, кроме главного – он не видел его лица.
Пора объявить перерыв между заседаниями. Надо побыть одному, сбросить на время маску праведника, которая уже набила оскомину.
– Господа судьи, следствие располагает еще одним свидетелем обвинения. Позвольте дать ему слово, – раздался вопрос секретаря.
Размякшие было судьи оживились. Конрад удивленно приоткрыл глаза и, с трудом пряча неудовольствие, вынужденно согласился.
Через несколько мгновений место Михаэля, пересевшего на зрительскую скамью, занял мрачный, как грозовая туча, Хассо.
– Господа судьи, Ваше Святейшество, благодарю, что позволили говорить. А сказать мне есть что.
– Назови свое имя, сын мой! – произнес Конрад, удачно скрыв волнение зевком. Появление этого свидетеля совершенно не вписывалось в его планы.
