– Вам сюда, – сказала девушка, а затем развернулась и пошла обратно.
Джинни и Кит уставились на дверь.
– К кому мы попали? – спросил он. – К Богу?
В ответ на его слова дверь распахнулась.
Образ девушки в красном комбинезоне померк сразу же, как только они увидели хозяйку дома. Она явно переплюнула свою помощницу. Ей было около шестидесяти, но определить это можно было только по лицу. Длинные черные волосы художницы сверкали оранжевыми прядями. Одежда была ей мала и обтягивала полную фигуру – футболка с вырезом «лодочка» в полоску и джинсы с черным поясом, украшенные крупными заклепками, которые слишком сильно сжимали живот, что отнюдь не добавляло ей привлекательности, но Мари это не волновало.
Глаза художницы были жирно подведены черным карандашом, на скулах, прямо под глазами, виднелись пятна, похожие на родинки. И, только подойдя поближе, Дженни смогла рассмотреть, что это татуировки в виде маленьких синих звездочек. На ногах Мари были сандалии, которые открывали еще одну татуировку – пурпурные, небрежно выведенные слова. А когда Мари обхватила лицо Джинни ладонями и поцеловала ее в каждую щеку, стали заметны такие же слова на ее руках.
– Ты племянница Пег? – спросила художница, выпуская девушку из объятий.
Джинни кивнула.
– А ты? – Вопрос предназначался Киту.
– Ее парикмахер, – сказал он. – Она без меня никуда не ходит.
Мари похлопала его по щеке и улыбнулась.
– Ты мне нравишься, – заметила она. – Хотите шоколаду?
Она подошла к освещенному солнцем рабочему столу и достала огромную тарелку с миниатюрными шоколадными батончиками.
Джинни покачала головой, но Кит взял немного.
– Попрошу Хлою принести нам чай, – сказала Мари.
Через несколько минут появилась Хлоя (Джинни никогда бы не подумала, что эта девушка в красном комбинезоне может носить такое имя – из-за прическа ее хотелось назвать как-то по-мужски, например Хэнком) с керамическим подносом, на котором стояли коричневый чайник, сахарница и кувшинчик со сливками. Тут также были шоколадные батончики. Потянувшись за ними, Мари заметила, что Кит рассматривает татуировки на ее руках.
– Это имена моих собак. Они умерли, – пояснила хозяйка. – Я посвятила им свои руки. Ноги я посвятила своим лисам.
Джинни сдержалась и выпалила:
– Мне кажется, я видела лису. Прошлой ночью. В Лондоне.
– Скорее всего, это она и была, – кивнула Мари. – В Лондоне полно лис. Это волшебный город. У меня было три лисы. Во Франции, где я жила раньше, был загон. Я запиралась там с лисами и рисовала их. Лисы – замечательные компаньоны.
Кит, казалось, собирался что-то сказать, но Джинни решительно наступила ногой на носок его кроссовки.
– Там было так хорошо, – продолжила Мари. – Помогает сосредоточиться. Рекомендую.
Джинни надавила ногой посильнее. Кит крепко сжал губы и отвернулся, желая рассмотреть картины возле него. Мари тем временем налила чай, положила сахар и стала громко его размешивать.
– Соболезную насчет твоей тети, – наконец сказала она. – Ужасно было узнать о ее смерти. Но она так болела…
Кит, отвлекшись от изображения женщины, превращающейся в банку с бобами, посмотрел на Джинни.
– Она упоминала, что ты можешь приехать. И я рада, что ты добралась. Знаешь, она была хорошим художником. Очень хорошим.
– Она оставила мне несколько писем, – откликнулась Джинни, избегая взгляда Кита. – Попросила приехать сюда и увидеться с вами.
– Она рассказывала, что у нее есть племянница, – кивнула Мари. – И очень переживала, что оставила тебя одну.
Брови Кита взлетели еще выше.
– Я долгое время жила без дома, – продолжила художница. – На улицах Парижа. Без денег. У меня были только мои картины в сумке, одно запасное платье и большое меховое пальто, которое я носила круглый год. Я пробегала мимо уличных кафе и воровала еду с тарелок. А летом сидела под мостом и писала дни напролет. Конечно, это было сумасшествием, но у меня не было выбора.
Джинни почувствовала, как в горле пересохло оттого, что Кит и Мари внимательно наблюдали за ней. К тому же она сидела прямо под лучами солнца, проникающими сквозь старое окно, облицованное панелями, расположенное над рабочим столом. Мари задумчиво теребила обертку от батончика.
– Пойдем, – наконец произнесла она. – Я кое-что тебе покажу. Вам обоим.
В задней части комнаты, за двойными дверями, похожими на двери шкафа, оказалась узкая каменная лестница, закручивающаяся спиралью. Мари там явно было тесновато.
Поднявшись, они очутились на чердаке с низким скошенным потолком, окрашенным в ярко-розовый цвет сахарной ваты. В помещении витал запах подгоревшего хлеба и вековой пыли, на стенах висели полки, забитые огромными книгами по искусству; названия на корешках были на самых разных языках, которых Джинни не знала.
Мари взяла одну из них, покрытую толстым слоем пыли, и положила на стол. Некоторое время она листала страницы, пока не нашла то, что нужно. Это было очень старое яркое изображение мужчины и женщины, которые держались за руки. Оно было невероятно точным и четким, как фотография.
– Это Ян ван Эйк
[25], – сказала она, показывая на страницу. – Помолвка. Обычная обстановка – обувь на полу, собака. Он запечатлел это событие – обручение обычных людей. Никто никогда прежде не тратил столько усилий, чтобы запечатлеть обычных людей.
Джинни осознала, что Кит уже довольно долго молчит. Он пристально смотрел на изображение.
– Вот, – сказала Мари, ткнув длинным изумрудным ногтем в центр картинки. – Вот здесь, в середине. Смысловой элемент. Видите, что там? Это зеркало. А в отражении – художник. Он нарисовал себя. А наверху надпись: «Ян ван Эйк здесь был».
Она закрыла книгу, словно поставив точку, и в воздух взметнулась пыль.
– Иногда художники любят рисовать себя, чтобы мир в кои-то веки увидел их. Это подпись. Очень смелая. Но в то же время она – часть картины. Мы не только помогаем сохранить память, но и хотим, чтобы нас помнили. Вот почему мы пишем.
Джинни смогла уловить идею Мари. Мы не только помогаем сохранить память, но и хотим, чтобы нас помнили. Вот почему мы пишем.
Художница тем временем продолжала:
– Я сделала татуировки на руках и ногах, чтобы помнить своих компаньонов, тех, кого любила.
Глаза Кита загорелись, и он даже успел встать, открыть рот и произнести звук «ииииии» до того, как Джинни снова наступила ему на ногу.
– Когда твой день рождения? – спросила Мари.
