Митрич согласно покивал.
– Слушай, – задумчиво добавил Призрак после паузы, – а что у нас с мечеными?
– В каком это смысле?
– В прямом, – нетерпеливо ответил Призрак. – Бывают чувствующие опасность, бывают лекари или техники, видящие машину насквозь. Как насчет определяющих с первого взгляда шулера или агрессивного идиота? Поставить парочку таких в зал или на вход, и половина твоих вопросов сразу снимается. Вот что. Ты пошустри среди своих полицейских, они таких людей могут знать, и дай объявление в газету. Ну, что-то типа: «На хорошо оплачиваемую работу по обеспечению безопасности требуются люди с нестандартными возможностями. Анонимность для меченых сохраняется». Уродов всяких, – подчеркнул он интонацией, – не гнать.
– Э? – спросил Митрич заинтересованно.
– Если у него вместо человеческой головы на плечах волчья, то и нюх должен быть как у волка, – пояснил Призрак. – Такому только взрывчатку с наркотой искать. Чтоб там даже и не пахло такими вещами! Впрочем, – пробурчал он, – это я тебе уже раз десять говорил.
– И где такие есть?
– Не знаю как в Славянске, а вот в Нахаловке видел. Откуда я знаю, может, у кого нос нормальный, а чует за десять верст? За такое не жалко и заплатить. Расспросить меченых, – продолжил он, – что могут, потом бумагу мне – и на собеседование, я проверю.
«А не зря я про Нахаловку брякнул? – подумал Призрак. – Считается, что я совсем с другой стороны приехал. Да, ладно, пусть копает, если хочет. Там меня никто не видел».
– Водка у тебя есть, Антон? – неожиданно спросил Митрич.
– В сейфе, возьми, – удивленно ответил Призрак. – Ты чего это вдруг?
– На, почитай, – вынимая из кармана толстый конверт, ответил тот.
Призрак пожал плечами и вытряхнул на стол несколько вырезок из газеты и копии протоколов. Митрич достал полную бутылку из железного ящика, стоящего у стены, недоуменно покачал головой при виде нетронутой пробки. Одним движением свернул ее и налил себе в стакан.
– Будешь? – спросил он.
Призрак отмахнулся, изучая бумаги.
– Как хочешь, – и, Митрич, крякнув, выпил полный стакан.
– Закусить нечем, – не поднимая головы, сообщил Призрак, – и в твоем возрасте такие порции уже называются большими.
– Один раз можно, – бодро ответил Митрич, наливая снова, и с интересом уставился на начальство.
– Ну и что? – быстро пролистав и отодвинув в сторону документы, спросил Призрак. – С чего это тебя так понесло? И стакан поставь, – повысив голос, сказал он. – Будешь уходить – выжрешь на прощанье, а теперь изволь объяснить свое странное поведение.
– Я из первого поколения, – усаживаясь на стул, сказал Митрич. – Не из самых первых, но в первые годы. Знаешь, что это значит?
– Все знают. Первое поколение эльфы выкинули на пустое место. Вручили оборудование и пайки на полгода – и крутитесь, как можете.
– Это вы головой знаете, – со злобой сказал Митрич, – а представить, как это выглядело, кишка тонка. Как после атомной войны. Власти никакой, жить негде, все сбиваются в стаи, за паршивые ботинки зарежут и глазом не моргнут. Баб ловили и толпой насиловали. Еще и воспитание наше волчье – моментально вспомнили, как оно в девяностые было, когда жизнь ничего не стоила, и у кого нож с пистолетом, тот и прав. Только там можно было гнать за бугор остатки советской роскоши за зеленые бумажки, а здесь то же самое эльфам за автомат с патронами. У кого оружие в руках – тот король, пахан, и начинает свои условия диктовать. Вот только в отличие от бывшего СССР надо налаживать производство, если жить хотим. Эльфы, суки, разборчивые. Свое добро обратно не принимали. И то, – подумав, добавил он, – если бы покупали, так немногие уцелевшие сейчас ковырялись бы в земле палками-копалками, как бибизяны. За первый год тысяч двадцать погибло. Кого убили, кто с голоду. И вот были такие Захаров с Рублевым…
– Это те, в честь которых «завод Захарова» и «кладбище Рублева»?
– Те самые. Рублев был обычным инженером, но с мозгами и руками. Как получил возможность нормально работать, не опасаясь, что продукцию из глотки вынут вместе с зубами, поставил практически всю промышленность, что сегодня существует. У него была своя команда производственников, и в остальные дела он не лез.
А вот Захаров, сто процентов, контуженный на голову бывший офицер вэвэшник. По разным Чечням с прочими Дагестанами так наследил, что непременно заработал бы пожизненное, но очень вовремя подсуетился и отбыл сюда. Прокуратура с милицией, надо думать, до сих пор с нетерпением ждут его возвращения. Тот еще волчара был. Кличка у него была среди своих же товарищей соответствующая – Людоед. Когда в стране или вот как здесь бардак, такие оказываются востребованными. Ровно до тех пор, пока порядок не наведут. А потом их самих к стенке. Собственно, так и случилось. Взорвали Захарова, и не удивлюсь, если его же соратники. Под конец он всех достал. Зато завод теперь его имени стоит, и есть почему.
Наверное, в то время по-другому и нельзя было. Только так – расстреливать на месте пойманных на любой противоправной мелочи, вешать публично убийц и сажать на кол насильников. Страшное дело, как кричат люди, когда их на кол сажают, – покачал он головой, – уже видели и знают, как долго можно мучиться. – Были такие специалисты у него в команде. Не то в Афгане научились, не то еще где.
А еще устраивали селекцию по профессии и заставляли работать – кого за станком, а кого на земле, не спрашивая мнения. На заводе за опоздания или невыполнение нормы отправляли на стройки народного хозяйства без оплаты и с половинной пайкой. Как всегда в таких ситуациях, и доносы расцвели пышным цветом. Лет за пять настала тишь и благодать. Право на беззаконие и безнаказанность осталось только у его личной гвардии. Уже были и городские структуры, вроде полиции и коммунальных служб, но власть была только у одного человека.
Что там произошло, никто толком не знает, а если знает, так помалкивает. То ли ему в голову моча стукнула, то ли время пришло избавляться от соратников и остаться единственным Светочем Лучшей Жизни и первым заместителем бога, но вторая составляющая власти – Рублев, обеспечивающий бесперебойную работу заводов и фабрик, неожиданно скончался, причем открыто говорили про дырку в голове от пули. А потом обнаружился заговор против Захарова. Парочка его ближайших друзей загремела в тюрьму с нехорошими перспективами. – Митрич остановился и демонстративно выхлебал второй стакан водки. Призрак, заинтересованный неожиданным монологом, промолчал. В первый раз он слышал подобный рассказ. То есть в разговорах иногда что-то мелькало, но без подробностей – люди не любили об этом говорить. Сегодняшняя жизнь всех устраивала, а прошлого вроде и не существовало.
– Весь интерес, – продолжил Митрич, – что в таких случаях и не понять постороннему, был сначала заговор или он появился, когда стало понятно, что и за ближайший круг соратников не сегодня, так завтра возьмутся. Мемуаров такие ребята не оставляют, а даже и найдутся, пойди проверь, где он там привирает. Каждому хочется выглядеть покрасивше перед читателями. Оправдать себя непреодолимыми обстоятельствами: «Да вообще-то я, лично, стрелял в затылок, но по приказу, и чувствовал при этом негодование перед неправильной политикой на этом этапе», – с сарказмом пояснил Митрич. – Хотя, через абзац выяснится, что в маузере патронов не было, и он гордо прямо в лицо говорил зарвавшемуся тирану гневные слова. Другие, правда, этого не слышали, но у них с памятью от возраста проблема приключилась.
