– А теперь?
Пол глотнул шампанского, склонил голову набок и серьезно посмотрел на нее:
– А теперь я думаю, ты была права. Твои слова пришли мне в голову во время ужина с Виктором Таном, и я так затосковал, что даже процитировал тебя.
– Он понял, о чем ты говорил?
– Прекрасно понял. Более того, он согласен с тем, что выбора нет. С той только разницей, что единственно возможным вариантом считает недоверие.
Кристина вспомнила о своем брате, и об отце, и об отце Тана, историю которого Пол вчера рассказал ей по телефону.
– Это очень по-китайски, – кивнула она.
– Тан говорил то же.
– То есть?
– Что не станет доверять ни одному китайцу своего поколения.
– Здесь я с ним согласна. Если нам и не предоставляется выбора, то только в любви.
Кристина слушала, что Пол еще говорил о Тане, и пыталась представить себе его мир: особняк с прислугой, золотые клюшки для гольфа, – но у нее ничего не получалось. Как будто речь шла о сказочном подземном королевстве, а не о доме в жилом квартале в часе езды отсюда. То, что она слышала, пугало ее и в то же время совершенно не трогало. Эта история возбуждала ее любопытство лишь в той мере, в какой была связана с Полом. Ни Тан, ни Оуэны, в сущности, ее не интересовали. И лишь когда Пол заговорил о древнем монастыре в горах, она насторожилась. Она видела, как тяжело было Полу закончить свой рассказ.
Потом сказочный лес погрузился в тишину.
– Почему он никогда не рассказывал мне об этом? – вполголоса спросил Пол.
Он запрокинул голову и посмотрел в звездное небо, как будто надеялся прочитать там ответ.
Кристина удивилась его вопросу. Неужели он и в самом деле не мог понять, почему Дэвид никогда не делился с ним этими воспоминаниями?
– Пол, твой друг очень стыдился своего поступка… Кроме того, ты знаешь, как трудно бывает выбрать время… И когда ты его наконец находишь, а потом упускаешь, каждая минута жизни превращается в маленькую ложь… И они накладываются одна на другую, и однажды наступает момент, когда говорить об этом становится просто невозможно. Неужели тебе незнакомо это чувство? Ты уверен, что повел бы себя иначе на его месте?
Пол все еще смотрел в небо.
– Нет, – ответил он, не взглянув на нее. – Но Конфуций считал, что доверие утрачивается раз и навсегда. Ты не согласна?
– Прекрати! – Она закатила глаза. – Даже мудрецы иногда ошибаются.
– Хм… Ну, тогда я подумаю.
– Пол, прощают не умом, а сердцем.
Он улыбнулся:
– Но и сердцу нужно время.
– Да, сердцу особенно, – согласилась она.
Пол кивнул, и они снова замолчали.
– О чем ты думаешь? – спросила Кристина.
– Об Элизабет Оуэн. Она сегодня была здесь, чтобы отблагодарить меня. Странно, но, когда она ушла, меня мучила совесть.
– И это после того, что ты для нее сделал?
– Да.
– Почему, как ты думаешь?
– Мне кажется, я должен был сказать ей, что Майкла предал ее муж.
– То есть?
– Она думает, что это сделала Аньи.
– Я тоже думала бы так на ее месте.
– Но ведь это неправда! – возмутился Пол.
– И ты всерьез полагаешь, что она этого не понимает? – удивилась Кристина.
– Не понимает.
– Пол, Элизабет Оуэн совсем не глупая женщина. И она прекрасно знает, кто есть кто. Но ты не сможешь открыть глаза на правду тому, кто не хочет ее видеть. Кроме того, это их с Ричардом проблемы, тебя они не касаются.
Пол вздохнул:
– Ты такая прагматичная… Иногда я тебе даже завидую.
– Тому, какая я примитивная, ты это имеешь в виду?
– Нет, – улыбнулся Пол. – Вовсе нет. Просто моя привычка все усложнять доставляет много проблем.
Он встряхнулся и принес из холодильника вторую бутылку шампанского. Потом бережно обхватил голову женщины ладонями, приблизил к себе и поцеловал:
– Именно за это я и люблю тебя, Кристина. За твой юмор и твое доверие к людям, даже если не всегда могу его с тобой разделить.
– Это заразно, учти.
Было тепло, они поставили стулья друг напротив друга, и Кристина положила ноги на колени Полу, а он ей. Так они выпили вторую бутылку, а потом защебетали птицы и небо начало светлеть.
Кристина не могла припомнить, когда в последний раз проводила ночь на свежем воздухе.
Когда рассвело, они поднялись в спальню, в постель, которая все еще хранила их запахи. Пол глядел в потолок, подложив под голову руки, и Кристина вдруг вспомнила о своем сыне. Не то чтобы между ним и Полом было какое-то сходство, просто именно с такой затаенной радостью в глазах трех-четырехлетний Джош приветствовал ее когда-то каждое утро. Вскоре Пол уснул, а Кристина долго еще любовалась им, слишком счастливая, чтобы последовать его примеру. Она позволила себе выходной, впервые за долгие годы. Даже в день похорон матери она была в офисе уже после обеда.
Спустя некоторое время Кристина встала, чтобы приготовить завтрак. Осторожно спустилась вниз, прибралась в саду, заварила чай. Потом достала из сумки банку малинового варенья и круассаны – это был ее сюрприз, – которые поставила в духовку. И как только все было готово, снова появилась в спальне с подносом.
Пол слышал ее спокойное, равномерное дыхание, любовался ее лицом в лучах теплого утреннего солнца. Неужели она не боялась, что он оттолкнет ее, как не раз бывало раньше? Что он бросит ее, предаст, как когда-то сделал ее муж? Или она забыла? Нет, отвечал себе Пол, конечно нет. Кристина все еще чувствует себя оскорбленной, просто недоверие не имеет над ней власти. За это лучшая подруга назвала ее легковерной, а мать – наивной простушкой, далекой от жизни к тому же. Кристина понимала, что они неправы. Любящий не наивен. И как может быть далек от жизни тот, кто пришел в нее любить и быть любимым?
А Кристина думала о том дождливом февральском дне, когда впервые увидела Пола. Тогда ей казалось, вот-вот – и его лицо покроется трещинами, как автомобильное стекло от удара. Никогда в жизни ей не приходилось видеть лица, столь чувствительного к малейшей перемене настроения. Оно до сих пор стояло у нее перед глазами. Сегодня ночью Пол выглядел не менее ранимым, и все-таки появилось нечто новое: искорки в глазах, которых Кристина никогда не видела раньше, но появления которых ожидала в любой момент. Пол смеялся и дурачился, он ласкал ее, как никакой другой мужчина до него, наконец он заговорил. Он обрел ее снова, на этот раз, чтобы не терять никогда.
Он на руках внес ее в спальню, мимо детской куртки и резиновых сапожек в прихожей.
Эпилог
Гонконг, ноябрь
