Девчонка ничем не отличалась от других. Внешне. Но цифры на счетчиках выдавала изумительные – почти такие же, как и сами представители Комиссии, – за счет чего? Как вышло, что, живя здесь – в мире, где люди вместо того, чтобы развивать свои физические тела, предпочитали их гробить, – она научилась трансформировать поступающую в канальную систему энергию компенсаторно? И чем больше поступало извне, тем лучше и быстрее компенсировался избыток? Она явно этому не училась, но что-то изменило ее.
Что-то «извне».
Задаваясь вопросами «помнила ли она об этом?» и «под воздействием чего это случилось?», Джон вывернул с прилегающей улочки на неуютный, шумный и загазованный проспект, пробежался взглядом по плотно прижатым друг к другу домам бурого цвета, заприметил автобусную остановку, принюхался.
У остановки стоял небольшой ларек – оттуда ощутимо тянуло невкусной, но сытной едой.
* * *
Очнувшись, Яна долго и неприязненно смотрела на промасленную бумагу, поверх которой лежали три беляша, две самсы и горка жареной картошки (кетчуп прилагался в крохотном пластиковом корытце). Водила носом, как хорек, размышляющий, стоит ли это съесть и отравиться или же поискать чего-нибудь получше?
Выбора, так или иначе, не было – со счетом 1:0 побеждал голод.
– Ты совсем не умеешь ухаживать за женщинами, да?
Она отогнула край бумаги, подняла теплый еще беляш двумя пальцами, обернула его снизу салфеткой.
– Не умею, – на автомате отозвался Джон. Затем очнулся от прокручиваемых в голове мыслей, понял, что зачем-то позволил втянуть себя в ненужный диалог и нахмурился.
Яна, тем временем, вгрызлась в жирное тесто – по ее подбородку потекла капелька сока; в квартире густо запахло луком и мясом.
– А ты во сколько меня завтра утром отпустишь? – спросила на с набитым ртом и утерлась второй салфеткой.
– Как только все закончу.
– А это во сколько?
Заметив, что мужские губы раздраженно поджались, она предусмотрительно заткнулась, отвернулась и стала есть, глядя в окно; на гладком лбу прорисовалась морщина.
«Думает о том, что соврет завтра на работе».
Не его дело – пусть врет, что хочет. Ему важно за остаток вечера снять как можно больше данных – анализировать полученное он будет уже у себя.
– Может, телевизор мне включишь? Я хоть попробую представить, что сижу в салоне красоты, жду, пока накрутятся волосы…
– Он будет мне мешать.
– А мне не будет.
Словив недобрый прищур, Яна замолчала вновь. Правда, ненадолго.
– Да ладно ты, – вскинулась, защищаясь от повисшей в комнате враждебности, – не хочешь – не включай, посижу и так. Подумаешь…
Два беляша исчезли, как не бывало. За ними с бумаги растворилась картошка, весь кетчуп и половина самсы – пленница явно оголодала. Джон наблюдал за ней с интересом: не связан ли повышенный аппетит со скрытыми возможностями тела?
– Ты всегда так много ешь?
– Ну, ты и хам! У женщин такое не спрашивают.
– Почему?
– Потому что это… неприлично.
– Это оскорбляет тебя как личность? Твою фигуру? Твои взгляды на то, как должен вести себя приличный мужчина?
– Нет, ты точно не умеешь ухаживать за женщинами. Совсем. И странно, ведь ты вроде бы не урод.
От подобной оценки собственной внешности Сиблинг опешил – подвис на половине совершаемого движения, перестал перебирать в чемодане склянки, замер. Он не урод? Хм, любопытно. Раньше он вообще не задумывался над тем, каким его видели женщины, – есть ли дело до муравьиного мнения парящему в облаках беркуту? Так же и здесь: разве нужны оценки внешности от противоположного пола тому, кому не нужен, собственно, сам противоположный пол?
– Не урод?
Яна стушевалась. Занервничала: а не задела ли самолюбие похитившего ее полудурка? Все мысли крупным шрифтом отпечатывались на ее лице.
– Я… не это имела в виду.
«Если бы ты не был психом и не похищал бы дам прямо с улицы, то у тебя были бы неплохие шансы при обычном романтическом знакомстве», – читалось в голубых глазах, в то время как губы девчонки укоризненно поджались.
Джон завис еще сильнее – он никогда даже не рассматривал другой подход к Яне, кроме того, который применил на практике. А ведь был еще другой – романтический. Интересно, увеличился бы шанс на получение нужной информации, используй он его?
Теперь они сидели и смотрели друг на друга молча; все так же густо пахло от бумаги луком.
– Слушай, а чай в этом доме есть?
– Не знаю.
– Как не знаешь? Это не твой дом?
– Не мой.
– А чей?
– Давай продолжать.
Из чемодана показался новых ворох свернутых змейкой проводов.
* * *
Они пробыли в этой квартире до вечера.
Синели за окном сумерки, все меньше шума доносилось с улицы; одно за другим зажигались в доме напротив окна.
За последние два часа Сиблинг снял все данные, которые смог снять, провел все тесты, какие смог провести в «полевых» условиях, и теперь записывал цифры на бумагу. В энергетическую таблицу не стал – такую сложно в этом мире вызывать и удерживать, к тому же, появившаяся в воздухе, она вновь напугает пленницу, – использовал простой блокнот.
«Проанализировать бы часть сейчас, чтобы разобраться, какие методы могут понадобиться в будущем…», но мозг сбоил. Всего два слова «не урод», и всякая систематизация в его голове пропала.
Не урод.
Означало ли это, что он ей хоть чуть-чуть нравился? Или хотя бы не был противен?
А если так, согласилась бы она пойти с ним на более тесный контакт?
Размышляя об этом, Джон терял контроль и систематизацию в голове все сильнее. Ловил себя на том, что втайне рассматривает сидящую в кресле девчонку, которую под конец уже перестал связывать, – детально разглядывает ее лицо, глаза, любуется подбородком…
«Аккуратный нос, маленькие, но аппетитные, как у фарфоровой куколки, губы. Вот только слова из него вылетают грязные…»
«А если бы им… Если бы они…» – фон в голове шел помехами.
Хорошенькая.
За последние несколько часов он столько раз касался ее запястий своими пальцами без перчаток, что почти привык к мысли о том, что он «нормальный». Не в смысле «человек», а в смысле мужчина, способный касаться женщины.
Беда заключалась в другом – теперь ему хотелось трогать ее еще. Сильнее, плотнее, дольше – почувствовать упругость чужого тела, ощутить отдачу.
«Более тесный контакт. Как подвести к нему?»
