Ее голова против воли, будто потянутая за привязанную к уху веревочку, повернулась в его сторону; глаза распахнулись – он это серьезно? Сто тысяч за поцелуй? И если она скажет «нет» – он отвалит?
Хотелось плакать, хотелось смеяться – происходящее напоминало бред.
– А где гарантии, что ты отстанешь сразу после того, как я скажу «нет»?
– Мое слово.
Похититель оттолкнулся от подоконника, вернулся к креслу, опустился в него, уперся локтями в колени, переплел решеткой пальцы. Лицо серьезное, спокойное, взгляд хмурый, у губ от усталости залегли едва заметные складки – Яна пыталась понять, нравится он ей или нет. Если попытаться забыть, что псих, – нравится? И не могла ответить – собеседник ее пугал. Может, тем, что весь день производил с ее руками непонятные манипуляции, а, может, тем, что вот так запросто предложил за один-единственный поцелуй сто тысяч рублей.
«Местных денег».
Откуда он? Издалека?
И вообще, он это серьезно – сто тысяч? За поцелуй? Реши Яна написать свою собственную, состоящую из сплошной чуши пьесу, у нее не вышло бы придумать диалогов лучше, чем те, что звучали в этой намозолившей глаза комнате.
– Твое слово?
– Да, мое слово. Оно многое значит. Все.
Ему почему-то верилось. Его тону, его выражению лица, глаз, его интонации. А она что – всерьез рассматривала возможность продать свой поцелуй?
За сто тысяч. Ее месячная зарплата – меньше одной пятой от этой суммы. Полгода житья бесплатно…
А если соврет?
Не соврет. Каська не знала «почему», но знала, что это так, – не соврет. За годы тяжелой жизни научилась отличать.
– Покажи деньги.
После оброненной сухим тоном фразы, она вдруг напомнила себе проститутку – опытную, замшелую, еще лет тридцать назад растерявшую как физическую, так и душевную невинность.
Зашуршала куртка; из кармана на свет вынырнул черный кожаный бумажник. На кофейный столик легли деньги – стопка оранжево-розовых пятитысячных купюр.
– Могу отдать их тебе вперед, – просто, безо всякого презрения в голосе пояснил «псих».
Как ни странно, психа он ей больше не напоминал – скорее, демона под личиной, профессионального манипулятора человеческой алчностью. А алчность была, да, – пузырилась, шелестела под кожей змеей, заполняла собой все телесное пространство – руки, ноги, сердце, голову, остатки разума. Хотелось наклониться вперед, схватить деньги, засунуть их в самый дальний карман, плотно прижать и похлопать. А потом… Потом хоть трава ни расти.
Яна с ужасом дивилась произошедшим внутри нее изменениям – понадобилась всего минута, несколько умных фраз и пачка денег, чтобы ее мировосприятие целиком и полностью поменялось: диалог теперь казался интересным, комната почти уютной, а лицо мужчины напротив вполне даже нормальным, пригодным для… поцелуя.
Одного поцелуя.
Боже, она даже думает, как проститутка. Как настоящая проститутка! Нет, Каська никогда не презирала представительниц древней профессии, но и пополнять их ряды, как ни странно, не спешила. Считала так: пока есть руки, ноги и голова, можно поработать ими, а не тем, чем Господь отличил от мужчины женщину. А то потом не отмоешься, не забудешь, что сдался…
А она, кажется, сдавалась – вот прямо сейчас.
«Нет, просто он… на самом деле симпатичный…»
«Три минуты назад он им не был, – язвил внутренний голос. – Зато симпатичным его сделали пятитысячки…»
«Неправда. Просто… из-за последних фраз он перестал меня пугать. И я стала по-другому на него смотреть…»
«Да, как обладательница ста тысяч за один единственный поцелуй. В этом случае на кого хочешь станешь смотреть иначе…»
«Заткнись».
Внутренний голос пришлось унять.
Так, спокойно – вдох-выдох, вдох-выдох.
– Почему тебе так важно, чтобы я тебя поцеловала? – нужно забыть о деньгах, дело не в них – в чем-то еще. Она ведь понимает, что нечто важное – может быть, самое важное – осталось за кадром, несказанным и утаенным. – На эти деньги ты можешь снять проститутку. Не одну – пять-десять проституток.
– Не могу, – ответили ей спокойно.
– Можешь.
– Не могу.
И тишина. Сидящие друг напротив друга отражения мужчины и женщины в выпуклом экране телевизора.
– Почему не можешь? Ты, вообще,… давно был с женщиной?
– Давно.
«Насколько давно?» – хотелось спросить прямо, но не позволила вдруг проснувшаяся совесть; до ломоты в суставах хотелось курить.
– Очень давно, – ответили на невысказанный Каськин вопрос прямо.
«Почему?»
Этот вопрос она тоже не рискнула задать вслух – не захотела напоминать себе беспринципную, лезущую в чужую душу грязными пальцами особу. Пусть даже в такую странную душу, как у сидящего напротив человека.
Мог бы изнасиловать. Но не стал.
На невидимой доске ведения счета это добавило ему очков – нарисовало на стороне противника жирный плюс.
Что-то во всей этой картине – их встрече, диалогах, поведении – не клеилось. Что-то важное. То, как они «познакомились», как в первый раз разговаривали на парковке, как ее дважды запихнули в машину, а затем привезли в эту квартиру. Зачем все это? Для чего? Яна чувствовала, что в ее голове скрипят и не стыкуются друг с другом детали от, по крайней мере, десяти разных головоломок. И ключ к решению загадки крылся в нем – в мужчине напротив.
– Хорошо, может быть, ты права. И нам стоит поговорить.
– Поговорить нам стоило с самого начала, – фыркнула Каська и подумала о том, что неплохо было бы поужинать – запихнуть в рот что-нибудь съестное. Хоть что-нибудь. Однако при мысли о беляшах аппетит поспешил ускользнуть – хватит с нее на сегодня фаст-фуда.
– Как тебя зовут? – спросила она, не особенно надеясь на ответ, однако тот прозвучал.
– Джон.
– Ты – американец?
– Американец? – мужчина в кресле удивленно моргнул, на пару секунд ушел в себя, будто считывал с невидимой «википедии» нужную информацию, и покачал головой. – Нет, я не американец.
– Просто имя такое…
– Американское?
– Да.
– Может быть. Не знаю. Это не важно.
Он все больше казался ей «нормальным». Задумчиво пожевал губу, зачем-то посмотрел на собственные ладони – сначала на тыльную их сторону, затем на внутреннюю, – перевел взгляд серо-зеленых глаз на нее.
– Ты уже поняла, что я не такой, как все?
– Издеваешься? – вновь вернулась и язвительность, и ироничность. «Все» не похищают девчонок с улицы, не увозят их к черту на кулички, не просовывают руки… сквозь стекло, чтобы открыть дверцу запертой машины.
