– Умер на месте.
Вэнс двумя пальцами взял залитые кровью сюртук и жилет покойного.
– В отличие от Арчера, Брисбен после смертельного удара не был переодет, – прокомментировал он. – Небольшая, но важная подробность… Скажите, доктор, наличествуют ли следы борьбы?
– Никаких следов! – Доремус нахлобучил шляпу, сдвинул ее набекрень. – Ни даже намеков. Удар был совершенно неожиданным. На краткий миг он шокировал Брисбена Коу – взгляните, каким ужасом искажено его лицо! А в следующую секунду бедняга испустил дух. Едва ли он видел своего убийцу. Чисто сработано, ничего не скажешь.
– Словно сам дьявол орудовал, – вставил Маркхэм.
– Мораль – не по моей части, – открестился Доремус. – Я всего лишь врач. – Он стал заполнять бланк. – Вот разрешение на вывоз тела, сержант. Полагаю, вы ждете результатов вскрытия уже сегодня. Отправьте клиента в морг; кто знает, может, к вечеру результаты и будут.
Патологоанатом шагнул к двери, затем обернулся и смерил Хиса хитрым взглядом:
– Послушайте, сержант, если в этом доме есть еще трупы, лучше давайте я их сразу осмотрю. Надоело, знаете ли, мотаться туда-сюда.
– Мотаться? – с добродушным сарказмом повторил Хис. – Вам же в распоряжение лимузин с шофером предоставлен!
– Ладно, поеду ленч доедать, пока он не остыл окончательно!
И с этими словами патологоанатом вышел. Через несколько секунд хлопнула парадная дверь.
Хис вызвал по телефону фургон из морга, вернулся в библиотеку.
– Ну и где мы находимся? – вопросил он, безнадежно всплеснув руками.
Вэнс изобразил сочувственную улыбку:
– Я бы сказал, что посреди пустыни Гоби, сержант.
– Это еще что?
– Пустыня Гоби, – оживился Вэнс, – или, правильнее, просто Гоби
[20] – представляет собой практически не исследованную территорию в Монголии. Она простирается от Памира до горного массива Хинган, от Яблоневого хребта до Алтынтага и Наньшаня, которые относятся к горной системе Куньлунь. Китайцы называют эту пустыню Хань-Хал и Ша-мо. Для монголов она – Са-мак…
– Хватит, – перебил Хис. – Я понял, о чем вы толкуете. – Вэнсу достался проницательный взгляд. – А я вот что думаю: братьев Коу порешил узкоглазый. Мистер Маркхэм, только слово скажите – и я его арестую.
– Не стоит пороть горячку, сержант, – вздохнул Вэнс. – Против повара у вас нет ни единой улики. И повару это известно. Вот почему он не признаётся, что вчера возвращался в дом.
Хис открыл было рот, но Маркхэм жестом велел ему молчать:
– Вэнс, почему вы решили, что Лян вчера был здесь между половиной третьего и полуночью?
– Помните, Гэмбл сказал, что слышал, как повар вернулся в полночь? А еще Гэмбл употребил слово «красться». Уверяю вас, Маркхэм, если бы Лян хотел войти в дом так, чтобы никто его не слышал – он сделал бы это без всякого труда. Собственно, так он всегда и поступает – это в обычае у китайцев. Ибо китайцы, к вашему сведению, Маркхэм, не любят афишировать свои действия – пусть даже и невинные, тем более перед иностранцами. Но вчера ночью Лян, возвращаясь, произвел шума достаточно, чтобы отходивший ко сну на четвертом этаже дворецкий зафиксировал время его появления в доме. Не странно ли? Возможно, Лян с улицы заметил, что в спальне Гэмбла горит свет, и специально стал производить определенные звуки, давая дворецкому шанс услышать, что он возвращается. Так и вижу: вот Лян оставляет открытыми окна, а также кухонную дверь, специально гремит посудой, прибирая после ужина Арчера, клацает крышечкой чайника, заваривая себе чай… Чтобы воспитанный, образованный китаец стал пить чай в этакую пору? Да не смешите меня! Такое, милый Маркхэм, в приличном восточном обществе считается моветоном. О нет, Лян всеми действиями сигнализировал дворецкому: я пришел в полночь, я пришел в полночь.
– Мысль ясна, – кивнул Маркхэм, даром что лицо его выражало обратное. – Но ведь фактов-то нет! Это все только предположения.
– Конечно, – сразу согласился Вэнс. – Чему же тут удивляться, если дело пока пребывает в стадии предположений? Впрочем, есть у меня и более конкретные доказательства того, что Лян вчера явился в дом задолго до полуночи. Просто время предъявить их Ляну еще не приспело. Ну а пока мы ждем результатов вскрытия, не допросить ли нам Рида и синьора Грасси? Что скажете, Маркхэм?
Окружной прокурор махнул рукой в знак согласия.
– Только нам лучше пойти наверх, – предложил Вэнс. – Неприглядное зрелище являет собой покойный мистер Брисбен.
Хис велел Берку оставаться у библиотечной двери и никого не пускать. Гэмблу было велено дежурить у парадного входа.
– С которого из субчиков начнем? – осведомился сержант.
– Разумеется, с итальянца, – сказал Вэнс. – Он испуган и подавлен – нельзя упускать момент. Как известно, в таком состоянии легче всего вытянуть из человека всю подноготную. Рида мы на десерт прибережем – еще и потому, что с ним явно будет больше хлопот.
Хис проследовал в гостиную, а мы с Вэнсом и Маркхэмом стали подниматься в спальню Арчера Коу. Навстречу нам, с третьего этажа, из комнаты мисс Лейк шел Лян с подносом в руках. На лестничной площадке он почтительно посторонился.
Через несколько секунд в спальне Коу вместе с нами были уже Грасси и Хис.
– Мистер Грасси, – начал Вэнс, – нам хотелось бы точно знать, каков ваш статус в этом доме. Я говорю о социальном и профессиональном статусе. Ситуация крайне серьезная, требуется максимум информации. Изложите все детали, даже те, что кажутся вам несущественными. Пока мы знаем только, что вы гостите в доме Коу целую неделю.
Итальянец успел взять себя в руки. Он прошел к креслу, в котором было обнаружено тело Арчера Коу, и уселся, приняв весьма вальяжную позу.
– Так и есть, – сказал Грасси, холодно и спокойно глядя на Вэнса. – Вчера была неделя, как я приехал по приглашению мистера Коу. Всего я планировал погостить здесь две недели.
– Вы приехали по делу?
– Да. Можно сказать, дело было главной целью поездки. Видите ли, я – официальный представитель Миланского музея искусства Востока, – сообщил Грасси, – и рассчитывал приобрести у мистера Коу ряд вещей из его знаменитой коллекции китайского фарфора.
– В частности, вазу дин-яо?
Темные глаза Грасси сверкнули поистине брильянтовым блеском – упоминания о вазе итальянец явно не ожидал. Впрочем, почти сразу он погасил этот блеск и выдавил улыбку – холодную и вежливую.
– Должен признаться, ваза меня тоже интересовала. Это ведь редчайший экземпляр. Возможно, вы в курсе, что до наших времен дошли буквально единицы подлинных сосудов дин-яо династии Сун. Другое дело, фарфор ту-дин-яо со своими характерными трещинками – этого добра пока хватает, по крайней мере на музеи.
