— Можем послать ее к каким-нибудь клиентам и узнать их мнение.
— М-м-м… — Джастина прикидывает. — В качестве пробы?
— Ага.
— Но к каким? Я хочу сказать, надо поосторожнее.
Агенты «Шик» просматривают список встреч, который Байрон составлял всю прошлую неделю, встреч, на которые я должна была пойти, пока они меня не увидели.
Несмотря на изнуряющие тренировки с Томми (семьдесят минут кардиотренировок в день, плюс час силовых тренировок, направленных на «определение и уничтожение» отдельных групп мышц), старательного поглощения таблеток и прилежного соблюдения щелочной диеты, не говоря о выкуривании полпачки сигарет в день, за неделю дома я сбросила только четыре фунта. Четыре из двенадцати. То есть когда я приехала в Нью-Йорк — Нью-Йорк, где все лето 89 года я должна была провести в качестве модели — я прибегла к плану Б: спрятаться за одеждой, которая стройнит. Но Байрон увидел все, что скрывалось за моей большей на размер блузкой «Норма Камали».
— Привет, краса… — воскликнул он и замолчал, уставившись на мою талию.
Теперь, пока Джастина и Джон пытаются решить, что со мной делать, Байрон ходит по коридору с сигаретой. Я даже не знала, что он курит.
— Как насчет «Лорд энд Тэйлор»? — спрашивает Джон. — У нее встреча с ними в три.
Джастина качает головой. Теперь ее волосы темно-бордовые, точно такого же оттенка, как топ и помада, отчего она вся похожа на переспелую сливу.
— «Мэйсиз»?
— Не-а.
— «А&С»?
— Нет, все не годится, — говорит Джастина. — Слишком многим рискуем.
— Согласен.
Байрон заходит в офис. Аура запятнана табачным дымом. И это не единственная перемена. Теперь его волосы коротко пострижены. В ухе блестит алмаз. Костюм из ярко-синего шелка мерцает под люстрами а-ля кафе, как плитка бассейна под жарким солнцем. Такой образ лучше подошел бы Арсенио Холлу
[60], но что-то мне подсказывает: внешность Байрона не стоит критиковать.
Джон недоуменно воззрился на босса.
— Все не подходит? Так куда нам ее послать?
— Никуда. Никаких встреч, — отвечает Байрон. — Я уже все обдумал. Иначе у нее в этом городе будет плохая репутация.
Плохая репутация. Я смотрю вдаль, повторяя в уме эти слова. Когда была маленькой, я с завистью поглядывала на девчонок с плохой репутацией. По сравнению с остальными они казались свободнее, смелее, раскованнее. Когда они смеялись, смех исходил откуда-то из глубины, их шеи откидывались назад, рты широко открывались. Конечно, именно этому они и были изначально обязаны своей плохой репутацией, но им было все равно, совершенно все равно, и я им в этом завидовала — а теперь у меня будет плохая репутация, потому что я толстуха?
— А какой план Б? — спрашивает Джастина. — Заказать программу для похудения?
— Нет, нет…
Байрон хватает меня за руку и ведет через офис, мимо «стены трофеев». Я отвожу глаза. Прямо посредине — мой вид сзади из серии «Леи». Как обнаружила я сегодня утром, один только вид моей попы — такой упругой, такой маленькой, такой присыпанной песочком — вызывает волну ностальгии, за которой следует волна тошноты: это была я до атаки молочных продуктов.
Мы садимся рядом на диван. Перед нами горы модных журналов, обычно аккуратные стопки которых сегодня в легком беспорядке из-за Карменситы и Женевьевы, шестнадцатилетних близняшек из Испании — они только что выбежали отсюда вместе со всем кагалом родственников. Байрон вздыхает, бросает раздраженный взгляд на дверь и начинает искать журнал. Найдя майский номер американского «Эль», достает его, пролистывает и передает мне.
— Скажи мне, что ты видишь.
— Эшли Ричардсон и Рейчел Уильямс сидят на пляже, — быстро отвечаю я.
— Да и… нет.
М-м-м.
— Фотографию Жиля Бенсимона?
— Не думай как модель.
— Ладно… — Я не совсем понимаю, о чем он. — Две блондинки?
— Мысли абстрактно!
Абстрактно? Не вопрос. В прошлом семестре у меня была история искусств. Я сощуриваюсь и наклоняю голову.
— «Завтрак на траве» Мане — без мужчин в костюмах, конечно.
— Мане?!
— Сера? — неуверенно отвечаю я (семинар закончился на постимпрессионистах).
— Не искусство! — кричит Байрон. Потом приглаживает ладонью брюки. — Я вижу тебя.
Меня? Я подвигаю фотографию к себе и всматриваюсь внимательнее — правда, я ее и так видела. Я тщательно изучаю почти все модные журналы, особенно «Эль». Все теперь его читают («Вог» под руководством Грейс Мирабеллы какой-то усталый), и хотя в журнале есть мода для офиса — например, просторные блейзеры поверх прилегающих жилеток, гофрированные брюки, — «Эль» — это все-таки пляж. Купальники на пляже. Платья-футляры на пляже. Мини-юбки на пляже. И лайкра, лайкра, лайкра. Так что этот снимок двух моделей, полулежащих на каких-то песчаных дюнах в черной блестящей лайкре довольно стандартен.
Поняла! Я щелкаю пальцами.
— Ты хочешь, чтобы я носила больше лайкры.
— Нет.
— Купила это платье?
— Э-ми-ли.
— О боже, ты хочешь перекрасить меня в блондинку!
Мой агент закрывает глаза и вдыхает, расширив ноздри до максимума.
— Эмили, посмотри на этих девушек, — говорит он, придя в себя. Описывает рукой круг вокруг Эшли, Рейчел и всей стопки журналов. — Посмотри на их фигуры. Они спортивные, сексуальные…
— Я уже тебе сказала! Я сброшу вес. Обещаю!
— …с пышными формами.
Я послушно опускаю глаза, хотя в этом нет необходимости. Как я уже говорила, я видела эти журналы, видела их и внимательно изучала. И я знаю, что Байрон прав. Синди, Элль, Татьяна, Кэрри
[61] и эта новая девушка, Клаудиа — все они спортивные, сексуальные и, да, с пышными формами. Но мы говорим о пышности в модельном бизнесе, что означает такое же ужасающе худое тело, но с большой грудью. И если мне дадут выбирать между модельными «выпуклостями» и «фигурой из палочек», я выберу второе. Ведь приобрести такие идеальные формы можно только благодаря вмешательству провидения или…
Ага.
— Ты хочешь, чтобы мне сделали импланты.
Кивок почти незаметен.
— Маленькие. Чтобы восстановить твои пропорции. Вот так…
Рука Байрона погружается в нагрудный карман и достает что-то темное. Две штуки чего-то. Два подплечника. Сжимая каждой ладонью по подплечнику, он поджимает губы и прищуривается.
