Политика? Витинари обожал это. Тут он чувствовал себя как рыба в воде. И, разумеется, патриций никогда не выходил из себя, он просто демонстрировал миру проверенный временем облик справедливого слуги закона, решая вопросы задешево и без лишнего шума. Он давно научился мастерски пользоваться улыбкой при проведении сложных переговоров. И улыбка лорда Витинари была улыбкой человека, который знает то, что его собеседникам еще только предстоит узнать, а именно: какими бы умными они ни были, их трусы, образно выражаясь, уже спущены по самые лодыжки, и голые задницы выставлены на всеобщее обозрение.
Рейс от Анк-Морпорка до Сто Лата стал регулярным, и все теперь было налажено. Мокриц придумал слоган: «Не нужно жить в Анк-Морпорке, чтобы работать в Анк-Морпорке». Становилась все востребованнее недвижимость в Сто Лате. Мысль об уютном уголке в деревенской местности, вдали от городской суеты, при наличии удобного транспорта от Анк-Морпорка вдруг стала выглядеть весьма привлекательной.
Многочасовые скачки на глиняной лошади благотворно сказывались на способности Мокрица творчески мыслить. Его сознание поглощал мир перспективных паровых двигателей, и мысль работала, как хомячок, который не на шутку соревновался со своим колесом. Очередной синапс взорвался в его голове. Поезда – это только начало! Он понимал, что железные дороги сейчас представляют собой нечто вроде эфира, они обволакивают сразу весь мир. Идея фикс, как сказали бы в Щеботане.
Тем не менее сами паровозы не теряли своей важности. Мастерские Дика Кекса в Швайнетауне таили в себе еще много чудес, которые погрузили в вагоны, прицепленные к не ведающей усталости Железной Ласточке. Теперь она делила свой просторный амбар с двумя новичками, которые Дик окрестил Скорыми; они совершали регулярные рейсы до Сто Лата и обратно, в то время как сама Железная Ласточка продолжала катать пассажиров по участку в Анк-Морпорке, и ее маршрут дополнили небольшой петлей вдоль реки, чтобы полюбоваться новым мостом. Маленький, но динамично растущий коллектив наблюдателей за поездами записал в своих книжечках цифру два, а потом и три.
Через считаные минуты после возвращения в Анк-Морпорк Мокрица подхватил восторженный Гарри, чтобы показать последнюю разработку. Уворачиваясь от искр, они добрались до двери гигантского амбара с паровозами, охраняемого одним из тяжеловесов Гарри, который смотрел исподлобья даже на собственного шефа. Он был человеком, во всяком случае, походил на человека, а Гарри представил его просто как Угрозу. Угроза, исподлобья глядя на Мокрица, отошел от двери и пропустил их с Гарри внутрь.
Мокриц чувствовал затылком взгляд Угрозы, проходя мимо. Он поинтересовался:
– Гарри, у Угрозы, случайно, нет уголовного прошлого?
Гарри Король уставился на Мокрица и сказал:
– Конечно, у него есть уголовное прошлое! Он же охранник! И мне он нужен. Вокруг ошивается столько народа, пытаются пролезть, особенно по ночам, а официальная охрана – Стража, големы, сторожевые псы – порождает уйму бумажной волокиты, тогда как Угроза разбирается с угрозами. Не грози Угрозе, и Угроза тебе не угроза, как моя бабушка говаривала. – Гарри хохотнул и добавил: – Не бойся, господин фон Липвиг, я ясно дал ему понять, что тебя убивать нельзя… не сегодня.
Мокриц принял это во внимание и бросил последний взгляд на Угрозу, который специально для него скроил особо свирепую мину в качестве напоминания, что на свете есть множество вещей, которые можно сделать с человеком, так его и не убив.
Гарри кивнул великану, и тот начал сворачивать огромный брезент в центре гаража – и уж когда Угроза что-то сворачивал, оно оставалось свернутым, – и взору открылся паровоз намного больше Железной Ласточки и всех предыдущих творений Кекса, которые приходилось видеть Мокрицу.
Гарри хлопнул Мокрица по спине и сказал:
– Ну, господин фон Липвиг, пока ты там пил и ел с богачами, вытягивая из них денежки, мы, в смысле я, ну и господин Кекс, разумеется, были очень заняты, о да! Юноша пока наверху, наносит последние штрихи, но этот новый двигатель – самый сок, не побоюсь этого слова.
– Я тоже не развлекался… – возмутился было Мокриц, но Гарри оборвал его:
– Да знаю, знаю, мы все из кожи вон лезем, чтобы выполнить заказ Витинари на щеботанскую ветку, хотя лично я лобстеров как-то недолюбливаю. Но ради того, чтобы водрузить у них флаг Анк-Морпорка и все такое… Да и понятно, что если мы здесь будем получать самую свежую рыбу и морепродукты, то все будет в шоколаде, или, как они бы сказали, в улитках. А Дик говорил, что эта малышка, – он хлопнул новый паровоз по сверкающим бокам, как призовую скаковую лошадь, – потянет больше груза, чем любые другие, и куда быстрее!
Мокриц обдумал это.
– Знаешь, бьюсь об заклад, что, как только наш Дик закончит свой новый Скорый, он поработает над тем, чтобы Железная Ласточка прибавила в скорости. Гарри, он не позволит ничему затмить ее, даже если для этого придется постоянно с ней возиться, пока она не будет соответствовать всем требованиям. Сейчас столько человек заняты разной работой, что он и так большую часть времени проводит с ней. Ласточка – прообраз их всех, и он бесконечно его меняет.
– И он хочет пригласить на свидание Эмили! Что ж, он смышленый мальчик, и она всегда будет знать, где он.
В голове Мокрица пронеслось: «Любопытно, что обо всем этом думает Железная Ласточка». И пусть даже он отмахнулся от такой нелепой мысли, Мокрицу все равно показалось, что он услышал тихое шипение.
Гарри все еще любовался новейшим паровозом.
– А лобстерам, наверное, радости будет – полные панталоны: первые иностранцы с собственной железной дорогой. А Эмили говорит мне, что по-щеботански «железная дорога» звучит как название карточной игры, это прямо про твою ля ам, верно? Только убедись, что у тебя припрятан туз в ля манш, господин фон Липвиг, договорились?
– Ля манш?
– Юффи учит меня балакать, как лобстеры. Говорит, это дивный и романтический язык.
Мокрицу захотелось намекнуть, что он весь прошлый месяц почти не видел собственную жену, потому что провел свыше пятидесяти непростых переговоров лишь для того, чтобы добраться до щеботанской границы.
– Ну, молоток, значит, не привыкать. А вот как доедешь до Щеботана, там можно понежиться на солнышке. И вообще, не так уж он и далеко. А знаешь что? Перед тем как возвращаться, можешь взять себе выходной на эль лью! А я не всегда такой щедрый.
Мокриц откашлялся:
– Вообще-то, Гарри, хм, на самом деле ты мне не начальник. Я работаю на город.
– Это что, значит, я не могу тебя уволить?
– Боюсь, что нет, Гарри.
Гарри весело хмыкнул:
– Ненавижу работать с людьми, которых я не могу уволить. Это противоестественно.
Это был долгий день после долгих недель и еще более долгих месяцев, и тем вечером Мокриц с огромной радостью переступил порог собственного дома, страстно желая оказаться в роскошной постели с балдахином, на которой был матрац, набитый не соломой, и подушки – настоящие подушки! Очень многие хозяева гостиниц, где Мокриц останавливался за время своих странствий, считали подушки необязательным и даже бесполезным аксессуаром. Прямо сейчас его душа пела, и он открыл дверь еще до того, как это успел сделать Кроссли, и направился не в основную часть дома, но в узкий коридорчик, который вел к кабинету Доры Гаи, где его возлюбленная беседовала с Из Сумерек Темноты.
