— Ну сколько можно? Нету денег. Будут — куплю. На следующий год. Осень скоро закончится. По снегу же всё равно не станешь кататься.
— Нет, мне сейчас надо! — закричал Васька и опять стал колотиться головой о стол.
— Моё терпение на исходе. Василий, я сейчас тебе наподдам!
— Бей меня, бей, — захныкал Васька. — Ты всегда надо мной издеваешься!
— Я же всего один раз… Но сейчас повторю, если не придёшь в себя. Распустился!
Отец Пётр и правда только однажды попотчевал нерадивого отпрыска ремешком по мягкому месту, когда Васька отказался исповедоваться и причащаться. «Что я, самодоносчик? На самого себя отцу жаловаться буду? Я лучше напрямую Богу сообщу о своих шалостях», — заявил он тогда. Отец вспылил, Ваське досталось. Но после этого, обозлённый, он начал войну против церкви, домашнего уклада и отца. Ни на какую исповедь он, конечно, не ходил, службы тоже не посещал. Это в семье-то священника, где все пятеро детей, кроме Васьки, были верующими, воцерковленными.
Отец смиренно принял позор. Но, не удержавшись, сказал: «В семье не без урода». Васька за словом в карман не полез: «Сами вы уроды! Я здесь один нормальный!» Отец тогда хотел добавить Ваське, стал поднимать рясу, под которой был брючный ремень на поясе. Но сын не стал дожидаться, удрал. Вернулся вечером. Отец несколько дней с ним не разговаривал. Потом решил, что худой мир лучше доброй ссоры, и наступило шаткое перемирие.
До сегодняшнего дня.
— Ты же взрослый парень! — увещевал он. — Противно смотреть, как ты хнычешь и капризничаешь.
Ваське стыдно не было. Велосипед — вот что его действительно волновало.
— Велосипед хочу!
— Тебе раны надо обработать. Ты заражение крови хочешь?
— Я велосипед хочу!
— О, Господи, дай мне сил.
— Не даст, — злорадно донеслось из-под стола. — Лучше пусть денег даст.
— Всё, — отец Пётр перенёс со стола стопки книг и церковную утварь на скамью, сдёрнул скатерть, взял огромный тяжёлый стол, поднял его высоко, чтобы не задеть Ваську, и перенёс на другое место. Васька сжался.
Он напоминал муравьишку, думавшего, что берёзовый листок, под которым затаился, — это надёжное укрытие.
А любопытный мальчишка с лёгкостью поднял листок, и вот он, муравьишка, как на ладони.
Отец взял Ваську за ухо и отвёл к скамье. Усадил и начал смазывать зелёнкой его ссадины. Отец молчал.
И Васька из упрямства не пикнул. Отец воспринял это как Васькину покорность и примирительно заворчал:
— Велосипед… Погляди, что ты с одеждой сотворил! Теперь придётся штаны и рубашку покупать, а не велосипед.
— Велосипед хочу, — сквозь зубы процедил Васька.
— Ну что ты будешь делать? — отец хлопнул себя ладонями по бёдрам. — Пошли домой обедать. Ольга Ивановна! — позвал он.
— Что, батюшка? — послышался в ответ скрипучий голос служки.
— Вы приберите там. Я со своим отпрыском домой пойду.
— Конечно, батюшка. Не волнуйся, — откликнулась старушка.
Отец взял Ваську под локоток и вывел через служебный вход.
— А велосипед? — оглянулся Васька.
— Кому он нужен? Он же разбит.
Насупленный Васька дошёл до дома, подкапливая сил для второго раунда поединка. Да и дом был недалеко от церкви, за деревянным забором в яблоневом саду. Краснобокие яблоки висели как снегири, случайно прилетевшие из зимы в осень и севшие всей стаей на сад священника. Скоро в доме будет пахнуть яблочным повидлом… Васька облизнулся.
Мать вышла им навстречу из комнаты.
— Что-то ты, батюшка, рано, — начала она было, но увидела Ваську.
Полная, в длинной широкой юбке, в косынке, съехавшей на затылок, она машинально тыльной стороной ладони поправила косынку и спросила:
— Тебя в школе побили?
— Как же! — ответил за Ваську отец. — Вместо школы гонял на велосипеде. Упал. Велосипед разбил, колени разбил. Мне нахамил, но это как раз не новость, это у нас обычное дело, — вздохнул он.
— Опять школу прогулял? — мать упёрла руки в бока, а на боку заправленное за передник висело кухонное полотенце. — Иди-ка сюда!
— Я велосипед хочу! — отчаянно выкрикнул Васька.
— Сейчас тебе будет велосипед, — мама уже вооружилась полотенцем.
Васька вдруг приспустил штаны, повернулся к родителям незагорелым тощим задом.
— Бейте, садисты, издевайтесь. Мне на вас наплевать!
Отец Пётр побагровел так, что мать с испуганным лицом даже шагнула к нему.
— Ну-ка, — он крепко взял Ваську за плечо и подвёл к кровати. — Ложись. Раз сам понимаешь, что заслужил.
Васька лёг, но, уже оробев, всё ещё надеясь, что отец попугает и не тронет. Но отец торопливо снял ремень.
— Папа, папочка! — взвизгнул Васька. — Я не буду больше!
— Что ты не будешь? — уточнил отец, не торопясь приложить вооружённую длань к неосмотрительно подставленному Васькой заду.
— Прогуливать не буду, — Васька всхлипывал. — Не бу-уду.
— Что ещё?
— Хамить не буду.
А отец ещё больше осерчал.
— Значит, ты прекрасно знаешь, что делаешь плохо, и продолжаешь делать. Паршивец!
Отец всё же несколько раз крепко хлопнул Ваську ремнём. Васька зашёлся в крике и плаче.
— Всё равно велосипед хочу! — прорыдал он. — Вы меня не запугаете.
— Нет, он неисправим, — вздохнул отец и ушёл к себе в соседнюю комнату.
Васька ещё немного поплакал и перестал, потому что больно уже не было. Чтобы получить велосипед, нужен был план, и слёзы надо использовать дозировано, в самые критические моменты упрашивания, особенно если родители снова начнут терять терпение.
Пришёл домой старший брат Илья. Он учился в духовной семинарии и старался быть похожим на отца. Носил такую же бородку и такие же длинные волнистые волосы, говорил с расстановкой, тихим голосом, с отцовскими мягкими интонациями. Васька его за это недолюбливал. Он не верил в Илюшкину доброту.
Заметив плачущего на кровати брата, Илья быстро смекнул, в чём дело, и, забыв о своём тихом, мягком голосе, вдруг зло сказал:
— Получил? Наконец-то! Давно пора было тебя налупить. Всех достал.
— Козёл противный!
Васька не боялся обзываться, потому что мог поколотить старшего брата, который в девятнадцать лет оставался тщедушным. Васька обычно кидался на брата, отчаянно колотил руками и ногами и подавлял Илью своей напористостью. Остальные четверо детей в семье были девочки, и все младшие. Они ходили хвостиком за мамой и сторонились драчуна и задиру Ваську.
