– Но мы сами – природа!
– Сама себя познающая, как считают сейчас. Добавим, что еще
и сама собой управляющая. И управляющая остальным миром… в меру своих сил, что
все растут.
Глава 17
Александра улыбнулась нам, глаза оставались томными и
зовущими, ее такой и принимают, устраивает всех, в том числе Коваля и ребят из
секретной службы. Александра владеет смертоносной техникой рукопашного боя, как
она сама сказала, а со слов Коваля – с завязанными глазами всаживает всю обойму
в карточного туза, а также не промахивается, стреляя в прыжке, кувырке, отбивая
одной рукой удары инструктора.
Сейчас ее взгляд скользнул по Броннику, задержавшись на
интимном месте, что могло бы показаться сексуальным призывом, но это был всего
лишь аналог ощупывания и охлопывания на предмет скрытого оружия.
Мы вошли в мой кабинет, Бронник зябко повел плечами:
– Да-а-а, в окружении таких красавиц… удается ли работать?
Я удивился:
– Работа при чем?
– Эта красотка даст сто очков Монике Левински…
Я сдержанно усмехнулся:
– Дорогой Сергей Владимирович! Конечно, красивые стройные
женщины – это класс, но для траханья я предпочитаю что-нить потолще. Как хохол,
которому нужно обязательно подержаться за толстый живот. Траханье – древнейший
инстинкт, а этот инстинкт мощно говорит, что свою личинку надо запустить в
хорошее место, где много корма. Так оса откладывает яичко в толстую муху,
жирного жука или толстую-претолстую гусеницу, чтобы растущей личинке было чем
кормиться. Не секрет, что для ребенка организм матери – всего лишь набор
строительного материала, из которого он лепит свой организм, из-за чего у нее
портятся зубы, ибо кальций идет на кости, катастрофически быстро расходуются
минералы и металлы…
Он уже уселся в глубокое кресло, глаза блестели от
любопытства, слушает очень внимательно, я раскрываю интимное, а о человеке
больше всего можно узнать именно по отношению к интимному.
– Так вот инстинкт, – продолжил я, – которому
миллиарды лет, во мне говорит громко и ясно. Какого хрена уступать эстетической
хреновине, которой от силы несколько тысяч лет? А то и намного меньше, стоит
вспомнить коровистых красавиц Рубенса! Вот где можно было, как хохлу, обеими
руками…
Он сдержанно засмеялся:
– Чем больше вас узнаю, тем больше уверываюсь, что поступил
правильно, сев с вами в машину.
Я коснулся кнопки вызова:
– Александра, еще не спишь?.. Принеси, пожалуйста,
чего-нибудь перекусить. А также… Сергей Владимирович, что пьете?
Он сдержанно улыбнулся:
– В этом я уже имортист – только воду. И соки. Люблю, знаете
ли, ясную голову. И здоровую печень. А вы?
– На пути, – ответил я с неловкостью.
Он покачал головой:
– Странно, да? Создатель имортизма, а не в белом.
– Белые крылышки потом пририсуют, – сказал я.
На край стола опустился поднос, Александра переставила
тарелочки с вегетарианской едой, а также для меня бутерброды с сыром и мясом.
Улыбнулась Броннику, перед ним появился хрустальный бокал, бутылка с
минеральной водой. Мне поставила прозрачную чашку с морковным соком. Я
скривился, предпочел бы кофе, Александра покачала головой, ведет счет, а
медики, видите ли, не советуют.
Бронник проследил за нею очень внимательно, но заговорил не
раньше, чем она вышла и закрыла за собой дверь:
– Вы делаете ставку на элиту, на интеллектуальную элиту. Это
понятно. Ну, а как быть с простым народцем? Который и раньше требовал panem et
circenses, а сейчас, когда его уравняли в правах с элитой, он и вовсе стал
качать права. Это, знаете ли, массы! Я слышал, что недовольные вашей элитарной
политикой собираются выдвинуть против вас самый неоспоримый аргумент…
– Какой?
Он удивился:
– Не знаете? Поговаривают о митинге, что соберется прямо на
Красной площади, где вам и выдвинут требования… Это, знаете ли, не виселица на
Красной площади, про которую везде в лапти звонят! Хоть и ужаснуло всех, но
многие втайне одобрили. А кто и вслух. Но против митинга уже так не попрешь…
Я сказал медленно:
– К простому человеку можно относиться по-разному. Русские
разночинцы увидели в нем не просто человека, а сосредоточение всех нравственных
ценностей, которое не развратило богатство. Дальше эту благородную, но
ошибочную идею подхватили марксисты и, совершив революцию, начали воспитывать
простого человека, тянуть его за уши в бла-а– агародные. Ну там: среднее
образование для всех, каждая кухарка должна уметь управлять государством,
указывать интеллигенции, что писать и сочинять, а ученым – что открывать, а что
закрывать…
Он усмехнулся:
– Помню то время.
– Так вот, чрезмерная забота о неустанном повышении своего
культурного уровня не просто тяготила, но и раздражала. Вызывала протест.
Коммунисты переоценили уровень простого человека, это все еще редкостная
свинья, нельзя за одно поколение вытащить его из грязи. На это понадобится сто
поколений, да и то… Я скорее поверю в переделку его генной структуры опытными
генетиками. Словом, как только удалось избавиться от опеки и неустанного
карабканья на высокую гору культуры, человек с удовольствием покатился вниз,
прямо в болото демократии, там с наслаждением перемазался грязью, захрюкал от
удовольствия, закричал счастливо, как это здорово, оказывается, быть свиньей,
варваром, Конаном, скотиной. А творческая элита, стараясь угадать его желания и
заработать на них, поспешно выпускает фильмы и баймы, где героями являются
гангстеры, мафиози, киллеры, проститутки, гомосеки, извращенцы, бандиты,
уголовники, сутенеры…
– Да, это пользуется большим спросом, – сказал он и
помрачнел, – очень большим.
Я усмехнулся:
– Не стесняйтесь признаться, что сами предпочитаете то, что
проще. Это в каждом из нас. Никто не будет неделями биться в байме над трудной
загадкой, когда можно воспользоваться читами и пройти все левелы бессмертным и
не заботящимся о количестве патронов. Высокая литература слишком многого от нас
требует.
– Слишком?
Я поправился:
– Просто требует. А западная литература всего лишь
развлекает. Потому ее рейтинг у нашего человека выше… Следует понять, что мы,
человечество, оказались внезапно на вершине горы голыми и босыми… и
продуваемыми всеми холодными ветрами. Вся теплая одежда старых философий,
учений, даже религий – растворилась, как сырой туман под ударами ветра из
третьего тысячелетия. Мы – голые! У нас ничего не осталось, а демократия,
фашизм, тоталитаризм, теократия – пустые слова, даже сухая шелуха слов, что
потеряли значение… А если попытатьcя им следовать – это принесет гибель роду
человеческому.
