– А что имортизм?
– Для имортизма самое важное – человечество должно
продолжать свою биологическую и социальную эволюцию! Это – единственно важное,
а все остальное: границы государств, целостность стран, личные права и свободы,
благополучие – второстепенны, настолько второстепенны, что не заслуживают даже
упоминания.
– Ого!
Я спросил горячо:
– Разве не так?
– Так, но…
– В чем для вас «но»?
– У вас программа несколько… звездная, что ли. В смысле, на
звезды смотрите, в то время как политики должны смотреть под ноги. Так вырыть
другому яму, чтобы тот не сумел использовать, как окоп.
Я засмеялся, день тяжелый, но заканчиваю его победным
аккордом: Бронник не зря футуролог номер один на планете: все его расчеты и
предсказания сбываются с удивительной точностью. За рубежом устали переманивать
к себе, теперь упирают на то, что весь мир един, человечество едино, и он
должен работать на всех, а не только на регион, занимающий… занимавший шестую
часть суши.
– Сергей Владимирович, – сказал я, – теперь мы,
как никогда, нуждаемся в вашем ясном уме. Но дело не только в спешном изменении
всех сценариев, которые вы сделали…
Он прервал:
– Я покажу вам свои последние сценарии, а то не поверите. Я
не только предсказал появление новой религии, что поведет за собой весь мир, но
и указал, где она появится… А едва так и случилось, я начал разрабатывать
сценарии…
Он замялся, испытующе посмотрел на меня.
– Любые ресурсы! – сказал я твердо. – Любые
мощности, любое количество сотрудников.
– Вы не ошибаетесь, – проговорил он с
расстановкой, – что придаете такое большое значение Центру стратегических
исследований. В распространении имортизма открываются такие перспективы… такие,
что просто дух захватывает! Но есть и тревожащие провалы.
– Приступайте немедленно, – попросил я.
– Уже приступил.
Еще в первый же день мне указывали, что нехорошо-де
допускать к личной переписке бывшего президента посторонних лиц, а они все
посторонние, кроме вступившего в должность нового президента, но… иные времена
– иные песни: сугубо личную президент взял с собой, а что касается личного
общения с главами иностранных держав, так это мне решать, кому что читать.
Вертинский с моего позволения даже остался ночевать в
Кремле, настолько ушел с головой в эти кремлевские тайны, и, когда я, почистив
зубы, принялся за утренний завтрак, он позвонил, сообщил задыхающимся от
возбуждения голосом, что отыскал такое, такое отыскал, что…
– Вам нужно обязательно посмотреть! – настаивал он.
– Я в левом крыле, – сообщил я. – Можете
присоединиться к завтраку, хотя свою долю не отдам. Как там: завтрак лопай сам…
Минут через пять он уже ворвался в столовую, охрана лишь
переглянулась, промчался к моему столу.
– Там просто бессовестные пакты, – выпалил он. –
Это возмутительно!
– Молотова—Риббентропа?
– Хуже, намного хуже!.. Я вот принес…
Я отмахнулся, постарался, чтобы голос звучал твердо:
– Иван Данилович, я давно уже не юрист. Меня не интересует,
кто у кого сколько украл. Слон мышей не ловит. Ройтесь с целью, чтобы найти
нечто для пользы имортизма, а не для «восстановления справедливости» а-ля
демократишен.
В столовую вошел Потемкин, взгляд его не сразу отыскал нас
среди флагов и гербов, наконец узрел, остановился с государственным выражением
на лице. Вертинский сказал с неловкостью:
– Мы вместе рылись…
Я помахал Потемкину, он подошел, церемонно поклонился. Я
указал на свободный стул.
– Вы что же, спать не ложились?
– Немножко вздремнули, – сообщил Потемкин
скромно. – Но от чашки крепкого кофе отбиваться не стал бы. Приходится
наверстывать, я ведь на период предвыборной борьбы покидал пост…
Он поставил рядом с тарелкой наладонник, разложив его, как
кувертную карточку. На экране с высоты памятника Пушкину волнуется толпа,
втискиваясь в слишком узкое по утрам жерло подземки, по проезжей части сплошным
потоком автомобили, останавливаются, снова двигаются с черепашьей скоростью…
Вертинский покосился на переливающееся всеми цветами
изображение, из груди вырвался короткий смешок:
– Самое удивительное, что мы едва ли не единственное в мире
правительство, что не солгало избирающим. Не солгало! И в то же время… они хрен
получат то, что наобещано. Ситуевина, с имортизмом, как с той девкой, что в
полк… Каждый берет то, что доступно его уровню. Доступно, увы, немногое…
Всерьез верят, что бессмертие получат… все! У нас же демократия, равенство, все
делим на общество, то есть отнимаем у работающих и даем всем этим наркоманам,
уголовникам…
Потемкин сказал с неудовольствием:
– Что это вы поворачиваете как-то странно? По-вашему,
обманем? Господин президент, это ничего, что я уже и себя присобачиваю к
победившей партии? Ничего подобного, не обманем! Бессмертие получат все. Все…
достойные.
– Ага! – злорадно каркнул Вертинский.
Я ел молча, бифштекс подали настолько мягкий и нежный, что
не пришлось даже пользоваться ножом, отделяю вилкой, как котлету, зубы
впиваются с жадностью, горячий сладостный сок брызгает на язык и в небо, зубы
поспешно разминают мясо, мышцы забрасывают мягкий теплый ком в широкую трубу,
ведущую вниз, а зубы уже погружаются в новый.
Потемкин жадно пил кофе, возразил после паузы:
– А что не так? Все достойные, вне зависимости от взглядов,
пола, формы глаз. Недостойными я полагаю тех, кого полагаете и вы. Кого считает
недостойными весь мир: наркоманов и уголовников. Можно добавить всех
полуживотных, кто просто существует и ничего не делает для общества.
Вертинский спросил коварно:
– А можно ли считать полуживотным слесаря, который все-таки
вытачивает из года в год одну и ту же деталь, нужную в автомобилестроении?
– Если делает по зову сердца, – ответил Потемкин в
затруднении, – то надо еще подумать. А если надо на что-то жратаньки, а
так любую работу ненавидит, всю жизнь бы пил да трахался, то на хрена он в
бессмертии?.. А почему молчит господин президент? Он что, не танцует? Он что,
Фаберже?
Я сказал в некотором раздражении:
– Не видите, жру я. И вообще, не увязайте и меня в свое
увязанье не тащите. Мы пришли к власти на вере избирателей, что с партией
имортов вот-вот достигнем бессмертия. Это – главное. Это не ложь, с нашей
партией бессмертие в самом деле получим намного быстрее, чем с любой другой. А
вот теперь не спеша и через какое-то время будем внедрять мысль, что для
имортизма надо всего-таки помыться и почиститься. Грязных не берем. Хоть
какой-то минимальный ценз будет… ну, скажем, обязательность высшего
образования.
