Сначала, когда они привели меня в подвал, они спросили у меня документы. Я вынул все свои документы, а именно: комсомольский билет, старые и новые шоферские права. Документы они не читали, заставляли меня читать под светом электрического фонаря, но я им сказал, что здесь нечего читать и читать я не буду. Они увидели обложку для комсомольского билета, на которой золотыми буквами написано “ВЛКСМ”. Они сразу обратили внимание, взяли и начали с фонариком рассматривать, в это время комсомольский билет и шоферские права я спрятал в сапог, обложку, по-видимому, они приняли за комсомольский билет, и один из них порезал ее финским ножом; здесь же на чурбане лежала моя пилотка, один из них подошел и спросил: “а что это за форма?” и также прорезал финским ножом. На этом они меня закрыли и ушли. В подвале я остался ночевать один. Днем 24 они не появлялись. Да, когда они уходили 23-го, они предупредили меня: “смотри, не кричи, мы будем охранять, а если будешь кричать, то в тебя будем стрелять”.
В ночь с 24 на 25 они опять пришли вдвоем и сразу сказали мне, что пойдешь с нами на аэродром, укажешь, где он находится, и проведешь нас туда. Я им ответил, что я сам не с аэродрома и этого места не знаю. Они вторично сказали, что сегодня или завтра пойдем, и будем проделывать работу, какую работу – они мне не сказали. На этом они меня опять оставили и ушли. 25 ночью они не приходили.
В подвале было совершенно темно, окон не было, меня абсолютно ничем не кормили. Находясь в такой обстановке, я начал искать себе выход и стал ко всему прислушиваться, щупать стены и мне послышалась вода – водосток, я стал еще больше искать и нашел люк водосточной трубы. Откручивал барашки люка с помощью каблука сапога. Открывши люк и нащупав отверстие, стал спускаться по железным скобам в эту трубу. По трубе я полз минут 15–20, полз осторожно, т. к. сам не знал, куда попаду. Вдруг я заметил слабый свет, идущий сверху, оказалось отверстие, и я вылез по этому отверстию, пользуясь скобами, на землю. Осмотрелся кругом, ничего не видел, освещения не было, и бегом побежал в неизвестном мне направлении. Это было 26-го примерно между 23–24 часами. Минут через 10 я подошел к мосту через большую реку и вышел на широкую улицу, которая оказалась, как теперь знаю, улица Мицкевича. На улице Мицкевича у женщины я спросил дорогу на вокзал, она мне указала. На вокзал решил идти потому, что от него мог ориентироваться – куда идти. Подойдя к вокзалу – его узнал, т. к. один раз проезжал мимо его на склад за хлебом. Здесь я спросил, как мне пройти в Порубанок, имея цель попасть в военный городок истребительного полка и предупредить, что к ним собираются неизвестные люди с какими-то неизвестным для меня целям. Один мужчина указал мне дорогу, по дороге я встретил посыльного красноармейца в авиационной форме, у которого я спросил, где мне увидеть какого-нибудь командира. Он меня повел к дежурному, а дежурный к начальнику штаба, которому я все рассказал.
ВОПРОС: Вы не уловили, на каком языке они разговаривали между собой?
ОТВЕТ: На иностранном языке, которого [я] не знаю.
ВОПРОС: Как вы могли пойти в парк, когда парк охраняется часовыми, а время было позднее, и вас не могли допустить к машине?
ОТВЕТ: Я знал, что еще в парке выводили последние машины, но окончательно допуск еще не был закрыт. Я слышал, как воентехник сказал, что еще одну машину нужно вывести.
ВОПРОС: Имелись ли у вас в прошлом проступки дисциплинарного порядка?
ОТВЕТ: Нет, не имелись. За два года 8 мес. ни одного взыскания.
ВОПРОС: Поощрения были?
ОТВЕТ: Семь поощрений – благодарности и премии получал.
ВОПРОС: Не забыли ли еще чего-нибудь сказать? Вспомните.
ОТВЕТ: Я все сказал, что я помнил.
Протокол с моих слов записан верно, в чем и расписываюсь»
[1000].
Позднее эта версия была изложена в докладе Мамонова, в котором указывалось, что «24 мая во дворе казармы в 24 часа ночи был похищен красноармеец 1-й роты 29-го автотранспортного батальона 2-й легкой танковой бригады т. Писарев – член ВЛКСМ, с заткнутым ртом и мешком на голове уведен в город и был посажен в подвал, где дважды его допрашивали. При допросе предлагали с ним пойти на аэродром 10-го авиаполка и выполнить одно задание, какое не сказали. Через двое суток Писарев из подвала по водосточной трубе сбежал и явился в часть, где рассказал обо всем, что произошло с ним.
В прошлом Писарев был дисциплинированным красноармейцем»
[1001].
Никаких других материалов по делу Писарева обнаружить не удалось.
В прибалтийских гарнизонах советские военнослужащие столкнулись с реальностью «буржуазного общества», которая произвела на них определенное впечатление. Как показала перлюстрация писем военнослужащих из советских гарнизонов родным осенью 1939 г., больше всего их поразили магазины. «В настоящий момент нахожусь в Эстонии. В магазинах всего много, а покупателей нет, если зайдешь в магазин посмотреть, то набрасывают целую гору, и глаза разбегаются во все стороны, простая мануфактура стоит не рубли, а копейки», – писал красноармеец Рудаков. «Когда приехали, нам выдали по 30 крон. Продукты здесь дешевле. На одну крону можно прожить сутки. Хороший бостоновый костюм стоит 60 крон, золотые часы можно купить за 80 крон, ботинки стоят 15–16 крон, очень дешевая мануфактура. Если бы платили, сколько получал я у нас, то за год можно сделаться капиталистом», – полагал красноармеец Овсянников. «Много здесь есть в магазинах хороших вещей, – расписывал красноармеец Максимов. – Можно просто зайти в магазин и взять, т. е. купить, что только вам понадобится, начиная от иголки и кончая хорошим костюмом и хозяйской посудой различной формы. Я как зашел первый раз в магазин, так у меня глаза и разбежались. Ничего не могу понять. Полный магазин мануфактуры всевозможной, какой только душа желает, и нет ни одного человека, не говоря уже об очереди. Кому чего надо, зайдет, купит и уходит». «Нахожусь в Эстонии. Сапоги хромовые стоят здесь 20 крон, простые 11 крон, часы золотые 25 крон, пальто кожаное 60 крон, костюм у нас стоит 1 000 р., а здесь 80 крон. Так что, если бы нам разрешили брать в их магазинах, то я за свою получку весь магазин закупил бы за один месяц, но только не разрешают покупать», – сообщал красноармеец Антаков
[1002].
29 мая 1940 г. заместитель начальника Особого отдела ГУГБ НКВД майор госбезопасности Н.А. Осетров направил заместителю наркома обороны командарму 2-го ранга А.Д. Локтионову спецсообщение № 4/28802/сс, в котором отмечал рост в мае 1940 г. отрицательных настроений среди военнослужащих 16-го ОСК. Так, например, красноармеец отдельного зенитного артиллерийского дивизиона Чеховский полагал, что «трудящимся в Советском Союзе живется хуже, чем трудящимся в Литве. Здесь население живет хорошо, многие граждане имеют мотоциклы, велосипеды, а у нас это для рабочего невозможно». По мнению красноармейца 174-го гаубичного артполка Родионова, «лучше бы не было у нас советской власти. Мы здесь живем и видим, что в капиталистической стране люди живут лучше, чем у нас в Советском Союзе, у них все есть и все дешево, а у нас ничего нет». Красноармеец штабной роты 90-го отдельного батальона связи Шнеткин заявил: «Я, живя здесь, убедился, что у них в Литве хозяйство поставлено лучше, чем у нас. Здесь, куда ни пойдешь, все есть. За хлебом нет никакой очереди, а вот в СССР за всем большие очереди, да и ничего не достанешь». Командир отделения 142-го стрелкового полка А.В. Кобегин считал, что «в Советском Союзе очень много накладывают налогов, люди у нас ходят оборванные, все заработки идут на налоги. Здесь же в Литве налогов столько не накладывают. Вырабатываемые у нас товары отсылаются в другие страны, а своему населению не продают и вообще у нас в Советском Союзе товаров не хватает». По мнению красноармейца того же полка А.И. Петрова, «у нас в Советском Союзе нет никаких товаров: ни сахара, ни табаку, а здесь в Литве столько всякой всячины. Наши советские деньги не ценятся. Денег много, а товаров нет». Красноармеец парковой роты 310-го отдельного батальона Крутилов говорил: «Приехали защищать литовцев, а они сейчас смеются над нами. У нас в СССР две картофелины стоят 4 рубля, люди едят одну траву, от чего опухли и начали вымирать, лошади в колхозах давно подохли без корма, в общем – полная голодовка». По мнению красноармейца автороты Сергеева, «Гитлер воюет уже сколько времени и у него все в порядке, рабочие и крестьяне живут хорошо, он весь хлеб забирает от нас и обеспечивает свою армию». Вернувшийся из отпуска, младший командир взвода автороты Потапенко заявил: «Наши семьи дома живут очень плохо, все дорого и ничего нельзя купить: ни продовольствия, ни промтоваров, сидят голодные»
[1003].
