Спасибо тебе, мой хороший. Мы были также очень рады узнать, что у тебя все хорошо. Очень жаль, что ты так долго не получал от нас писем. Я их послала тебе несколько. (По очевидным причинам, доставка писем Абелю задерживалась. Нужно было сделать микрофильм и затем передавать письма от курьера к курьеру, пока они не попадали в «тайник» где-то в Бронксе).
Поздравляем тебя в твой день рождения. Помни, в этот день мы поднимаем тост за твое благополучие и за обещанное скорое возвращение домой».
Когда чтение писем было закончено, в зале суда воцарилась тишина, как если бы сцену закрыл тяжелый занавес…
Из речи Донована в суде 24 октября 1957 года:
«Многоуважаемый суд, дамы и господа присяжные. Как вы помните, в начале процесса я говорил о высокой ответственности присяжных. Долг вашей совести — определить, виновен ли на основе представленных доказательств этот человек по имени Абель в совершении конкретных действий, в которых он обвиняется судом. Теперь вы ознакомились со всеми доказательствами обвинения, вы слышали всех свидетелей. Давайте предположим, что этот человек является именно тем, кем его считает правительство. Это означает, что, служа интересам своей страны, он выполнял чрезвычайно опасную задачу. Из специальных ведомств нашей страны мы посылаем с такими же заданиями только самых храбрых и умных людей. Вы слышали, как каждый американец, знакомый с Абелем, невольно давал высокую оценку моральных качеств подсудимого.
Вчера нам зачитали письма от родных этого человека. Вы могли составить свое мнение об этих посланиях. Совершенно очевидно, что они рисуют образ преданного мужа, любящего отца. Короче говоря, прекрасного семьянина, подобного тем, какие есть у нас в Соединенных Штатах.
Таким образом, с одной стороны, считая, что все сказанное здесь правда, нельзя не сделать вывод, что перед вами очень мужественный человек, выполнявший чрезвычайно опасную военную задачу в интересах своей страны, который все эти годы мирно жил среди нас.
С другой стороны, вы слышали, как два других человека выступали в качестве главных его обвинителей.
Хейханнен — ренегат с любой точки зрения. Первоначально о нем говорили как о человеке, который «остался на Западе». Можно было представить себе человека с высокими идеалами, который «выбрал свободу» и так далее. Но вы видели, что он собой представляет: ни на что не годный тип, предатель, лжец, вор.
За ним последовал человек, который, насколько мне известно, стал единственным солдатом в истории Америки, признавшим, что продавал свою страну за деньги (речь идет о втором свидетеле обвинения — сержанте Роудсе, работавшем ранее в Москве, в американском посольстве).
Вернемся к Хейханнену. Обвинитель скажет вам, что для того, чтобы обвинять таких людей, нужно использовать именно таких свидетелей. Однако я хотел бы, чтобы вы, оценивая показания этого человека, спрашивали себя, говорит ли он правду или лжет и готов лгать сколько угодно, лишь бы спасти собственную шкуру. Если этот человек шпион, то история, несомненно, обогатится еще одним рекордом, потому что он — самый ленивый, самый неумелый и незадачливый агент, которому когда-либо поручали задание.
Каковы же остальные свидетельские показания?
Все вы видели сержанта Роудса. Все вы могли понять, что это за человек: распущенный пьяница, предатель своей страны. Поистине трудно представить глубину падения человека. Вспомните: Роудс утверждал, что никогда не встречался с Хей-ханненом, никогда не слышал о нем. Он никогда не встречался и с подсудимым. В то же самое время он подробно рассказал нам о своей жизни в Москве, о том, что всех нас продавал за деньги. А какое это имеет отношение к подсудимому? Эти события в Москве произошли за два года до того как, по утверждению Хейханнена, Абель послал его, чтобы найти человека но фамилии Роудс.
И вот на основе такого рода свидетельских показаний вам предлагают вынести в отношении этого человека обвинительное заключение. Возможно, отправить его в камеру смертников…
Прошу вас помнить об этом, когда вы будете обдумывать ваш вердикт. Дамы и господа присяжные, если вы решите это дело, пользуясь критериями высшей истины, с тем, чтобы покинуть здание суда с чистой совестью, вы, без сомнения, вынесете по первому и второму пунктам обвинения вердикт «не виновен».
Благодарю вас».
…1 мая 1960 вода в 4 часа 30 минут по московскому времени Фрэнсис Гэри Пауэрс, 30-летний американский летчик, уроженец города Паунд, штат Виргиния, поднял в воздух самолет У-2 с аэродрома Пешавара в Пакистане и взял курс на советскую границу. Пауэрс уже сделал на этом самолете 27 вылетов, пробыв в воздухе 500 часов, но перед вылетом через территорию Советского Союза, как Пауэрс признал позже, он нервничал, ему было как-то не по себе.
Находясь в 20 милях к юго-востоку от Свердловска, он изменил курс, сделав поворот на 90 градусов влево. В это мгновение он услышал какой-то шум, увидел вспышку, и самолет, клюнув носом, стал падать. Пауэрс выбросился, не попытавшись взорвать самолет (соответствующая кнопка была рядом с креслом) и не воспользовавшись препаратом для самоуничтожения (который ему предоставили, хотя жестких указаний на этот счет не было). После приземления на парашюте Пауэрс был схвачен и через несколько часов был доставлен на допрос в Москву.
В ответ на советские обвинения в том, что Соединенные Штаты намеренно осуществляют шпионские действия, посылая самолеты-разведчики У-2 в полеты над советской территорией, президент Эйзенхауэр на пресс-конференции посоветовал русским вспомнить дело Рудольфа Ивановича Абеля.
Фотографии Абеля и статья о нем вновь появились в газетах по всей стране. Через шесть недель после того, как Верховный суд вроде бы поставил точку в этом деле, оно вернулось на первые страницы газет… В своей редакционной статье газета «Нью-Йорк дейли ньюс» предложила обменять Абеля на Пауэрса.
«Можно с уверенностью предположить, что для нашего правительства Абель не представляет больше ценности как источник информации о деятельности красных. После того, как Кремль выжмет из Пауэрса всю информацию, какую сможет… такой обмен был бы вполне естественным», — говорилось в статье.
Из воспоминаний Донована.
«… 10 февраля 1962 года я проснулся в половине шестого утра и с трудом упаковал вещи. Шел восьмой день моего пребывания в Берлине, и, если все пройдет хорошо, он будет днем последним… После завтрака я отправился в американский военный лагерь. Из маленькой гауптвахты с усиленным караулом, где Абеля содержали в особо охраняемой камере, были удалены все арестованные.
Когда я вошел, Абель поднялся мне навстречу. Он улыбнулся, протянул руку и, к моему удивлению, сказал: «Здравствуйте, Джим». Ранее он всегда называл меня «мистер Донован». Он выглядел худым, усталым и сильно постаревшим. Однако он был, как всегда, с усмешкой: «Этого мне будет не хватать».
Нашу беседу ничто не стесняло. Я спросил, не возникает ли у него опасений в связи с возвращением домой, и он быстро ответил: «Конечно, нет. Я не сделал ничего бесчестного».
