Однажды в США я навестил одного знакомого бруклинского художника. Был он очень беден и, хотя живописец был неплохой, никак не мог продать свои картины. В момент моего прихода у него оказалось несколько его друзей, а сам хозяин с повязанным вокруг головы шарфом маялся от зубной боли. Выяснилось, что у него несколько дней болит зуб, а к врачу он пойти не может, ибо нет денег. Я тут же вытащил бумажник и вручил ему двадцать долларов, посоветовав немедленно идти к стоматологу.
Казалось бы, что в этом поступке особенного? Но в действительности он вызвал большое недоумение у друзей моего знакомого, да и у него самого. Среди большинства американцев не принято предлагать деньги, если тебя прямо об этом не просят, да еще без расписки и не оговорив сроки возврата. Такая, казалось бы, мелочь может кончиться для разведчика плачевно. К счастью, в данном случае все обошлось благополучно, если не считать, что в дальнейшем мне пришлось немало потрудиться, чтобы сгладить неблагоприятное впечатление от своего промаха…»
Как-то в одной из бесед я спросил у Рудольфа Ивановича о судьбе предателя Хейханнена, который провалил нашего нелегала. «После суда он запил, — сказал Абель. — А потом… Потом я прочитал в газете «Нью-Йорк Джорнел Америкен», что «главный свидетель по делу советского шпиона полковника Абеля погиб в таинственной автомобильной катастрофе…» Это случилось, по-моему, в середине февраля 1964 года. А несколько позже умер и мой адвокат Донован. Мир праху его…»
На одной из боковых аллей Донского кладбища неподалеку друг от друга стоят два памятника. Один — Конону Трофимовичу Молодому, другой — Рудольфу Ивановичу Абелю, «крестному отцу» Конона. Правда, Абель никогда не рассказывал эпизода, когда он, внедренный в фашистскую полицейскую службу, спас жизнь партизану Молодому. Может быть, это была одна из тайн, которую унес с собой Рудольф Иванович. Кто знает…
Глава 13. Я предупреждал Сталина
Все началось с телефонного звонка где-то в середине августа 1982 года, когда я уже находился в запасе внешней разведки Комитета государственной безопасности и занимал кресло заместителя главного редактора «Недели» — воскресного приложения «Известий». Звонил знакомый венгерский журналист с предложением встретиться с Шандором Радо, замечательным разведчиком-интернационалистом, отмотавшим порядочный срок в наших концлагерях по личному указанию товарища Сталина. Но поскольку к этому времени с культом личности отца всех народов было покончено, я взял на себя смелость встретиться с легендарным, не побоюсь этого слова, человеком, приехавшим погостить из Венгрии.
Шандор Радо пожелал беседовать со мной наедине и приехал без сопровождения в редакцию, где я встретил его в проходной вестибюля, у «милиционеров», как мы ее называли. Передо мной предстал невысокий, добродушный на вид толстый человек в роговых очках на носу и с объемистым портфелем в руках. Поздоровавшись, поднялись на пятый этаж, где находился мой кабинет. Мой необычный гость разделся и удобно устроился в кресле напротив меня. Наступила небольшая пауза, которую я прервал самым стереотипным образом:
— Вам кофе или чай?
— Предпочтительнее коньяк…
В те времена в моем сейфе вместе с разными бумагами стояли две заветные бутылки — одна с водкой, другая с коньяком, лежала начатая коробка шоколадных конфет и пачка крекера. Всего этого нам оказалось вполне достаточно.
— Как устроились, товарищ Радо?
— Лучше, чем в сталинском концлагере… Кстати, не удивляйтесь моим сентенциям и учтите, прежде чем начать беседу, что я стал самым заклятым антисталинистом. Да, да, не удивляйтесь! Если бы был жив Сталин, я сказал бы ему, что он наиболее великий кретин всех времен и народов. Вы только представьте себе такую ситуацию: за неделю до нападения Германии на Советский Союз я дал шифровку в Главное разведывательное управление Красной армии о том, что война начнется 22 июня 1941-го… А 22 мая 1945-го меня по указанию этого усатого параноика упрятали на восемь лет строгого режима за то, что я оказался прав. Так что смотрите, стоит ли со мной общаться, уважаемый товарищ Колосов…
— Конечно, стоит. Каждый человек имеет право на свое мнение. Тем более вы, которого все считают человеком-легендой. Я журналист, и мне очень интересно услышать всю правду из уст не только очевидца, но и активного участника тех событий. А то ведь ходит столько всяких небылиц. Наш самый популярный детективщик Юлиан Семенов изобрел некоего советского разведчика Исаева-Штирлица, который запросто дружил с Шелленбергом и Мюллером, воровал секреты из-под носа у Гитлера и вообще был своим человеком в Третьем рейхе, а некоторые сочинители докатились до утверждения, что руководитель гитлеровской партийной канцелярии, то бишь Мартин Борман, способствовал передаче в «третьи руки» совершенно секретных сведений, касающихся войны Германии с СССР, с тем, чтобы они были доведены до сведения советского правительства…
— Это стопроцентная чушь. Все обстояло значительно проще. Со мной работал один человек, который добывал интересующие нас сведения через лиц, примыкавших к скрытой антигитлеровской оппозиции в самой Германии, а также от немцев, эмигрировавших в Швейцарию.
— Это был Штирлиц? — я, естественно, шутил.
— Нет, это был антифашист Рудольф Ресслер. Псевдоним «Люци».
— Значит, Юлиан Семенов…
— Фантазер и болтун.
— Но вы рисковали жизнью, начав работать на советскую военную разведку. Ради чего?
— Тогда я считал себя интернационалистом и был до фанатичности наивным человеком. Фашистские орды топтали Европу, пытались уничтожить первую в мире страну социализма. Тогда, я подчеркиваю — тогда, для нас, антифашистов, не было цели более святой, нежели помочь Красной армии. Тогда многие разведчики-интернационалисты отдали свои жизни. Нет, не за Сталина, как писали многие ваши трепачи-историки, а за общее дело свободы. Кстати, многие интернационалисты уже тогда знали истинную цену Верховному Главнокомандующему. К сожалению, я не относился к их числу, хотя в моих руках были материалы, касающиеся «черных дыр» в биографии большевика Джугашвили. Но тогда я им не поверил…
Наша беседа была долгой и до удивительности доброжелательной. Но только часть ее мне удалось опубликовать в «Неделе» с большой порцией марксистско-ленинского вранья. И только сейчас я восстанавливаю всю истину. А тогда интервью проходило по обычной схеме.
— Товарищ Радо, а с чего все началось?
— С того, что я родился. Это случилось в 1899 году. Как видите, я пришелец из прошлого века. О длинной жизни лучше рассказывать коротко. Поэтому анкетно отвечу на вопросы, касающиеся моей биографии. Семья была бедной, жили мы в Уйпеште — это на одной из окраин Будапешта. Гимназию окончил с отличием. Учился, надо сказать, с удовольствием, особенно хорошо давались иностранные языки. Выйдя из гимназии, я уже весьма прилично знал немецкий, французский и английский языки, а позднее изучил итальянский и русский. Затем призвали в армию. Но я продолжал учиться. Заочно, естественно. В Будапештском университете на факультете юридических и государственных наук. Когда изучал право и экономику, в руки попали труды Маркса и Энгельса… Мир, в котором жил, предстал уже несколько в другом свете, по наивности, конечно. Поэтому не было ничего удивительного в том, что, когда мне исполнилось 19 лет, я был уже полноправным и дисциплинированным членом Венгерской коммунистической партии. А дальше жизнь покатилась по прямой дороге. Во время венгерской революции был политкомиссаром артиллерийской колонны дивизии. После падения Венгерской советской республики эмигрировал в Австрию, затем в Германию. В 1924 году приехал в Москву, работал во Всесоюзном обществе культурных связей с заграницей, затем ученым секретарем Института мирового хозяйства Коммунистической академии. В 1926 году вновь выехал в Германию, где занимался научной работой. Потом, после прихода к власти фашистов, переехал сначала в Австрию, а спустя некоторое время во Францию. В Париже мне удалось открыть агентство печати «Инпресс», в рамках которого мы начали вести активную антифашистскую пропаганду. А в августе 1936 года в Женеве на рю де Лозанн, неподалеку от здания Лиги наций, в доме № 114 на шестом этаже я открыл картографическую фирму «Геопресс». Но это была уже не просто фирма, а разведывательная организация, которая должна была начать работу в случае возникновения непосредственной военной опасности для Советского Союза. Я получил псевдоним «Дора». Знаете, как мне его выбрали? Очень просто. Один из руководителей советской военной разведки сказал так: «А чего мудрить-то? Как фамилия товарища? Радо. Так давайте переставим две последние буквы в начало. Что получится? «Дора». Пусть так и будет…» Весной 1938 года в Женеве состоялась моя первая нелегальная встреча с гостем, приехавшим из Москвы. Это был представитель Центра, который сообщил о том, что я назначен руководителем разведгруппы в Швейцарии.
