– Куда не пойдешь с ней, вечно проблемы, – кипел Сергей. – То машину разобьет, то в полицию попадет. Ты ей кто – нянька, эскорт бесплатный, что она тебя за собой везде таскает? То пьянка у нее, то гулянка, а теперь еще и труп?! Вообще ни в какие ворота!
Злость разбирала Сергея с нарастающей силой, и я почти оглохла от его несправедливых воплей. Бесполезно было объяснять, что в полицию попала я, так как это я, а не Галка, нашла труп.
Наконец, прооравшись по полной, Сергей уехал.
Я быстро закинула наших мальчишек – сына и племянника – в школу, пообещала им все честно рассказать вечером и, вернувшись домой, первым делом поставила кипятить воду в чайнике.
Голова раскалывалась, пятки ныли от вчерашних каблуков, под лопаткой кололо, в шее похрустывало, язык еле шевелился в пересохшем рту, мучила жажда, предстояло объяснение с адвокатом, с братом – и я дала себе торжественное честное слово: больше ни на какие вечеринки. Никогда! Ни за какие коврижки. Ни ногой!
Немного успокоившись, налила чашечку крепчайшего чая, сходила за книгой. Но не успела открыть недочитанного накануне Вольфрама Флейшгауэра, как утробно залаяла Фрида.
Я застонала в голос. Не-е-е-т, это просто невыносимо! Не дом – а проходной двор!
Употребляя отнюдь не парламентские выражения, понеслась к двери и, рывком открыв ее, увидела на пороге вчерашнего полицейского – блондина из вермахта.
Нежданный посетитель вежливо поклонился:
– Мне нужно поговорить с вами, Бетси, – не поздоровавшись, серьезным голосом объявил он.
Помня предупреждения сурового юриста, я отрицательно покачала головой и попыталась прикрыть дверь, но сероглазый Джон резво засунул ногу в дверь, полностью проигнорировав зловеще рычащую за моей спиной Фриду.
– Разрешите пройти. Обещаю вам, что разговор будет недолгий и приватный, не для записей.
Я опять отрицательно покачала головой, с ужасом вспоминая утреннюю головомойку.
– Много лет Дэвид Моргулез, которого вы «не знаете», помогал даме, проживающей в этом доме, – быстро заговорил господин Мур. – Затем появились вы. Дама перестала нуждаться в услугах Дэвида – его место заняли вы. Через некоторое время старая дама умирает, но перед смертью переписывает завещание, по которому оставляет вам набитый антиквариатом дом. Знаете, что семья подозревала вас в убийстве этой дамы и подала заявление о своих подозрениях в полицию? Вас обвиняли в предполагаемом покушении захапать наследство…
Я поперхнулась от негодования и распахнула дверь. Джон воспользовался моей оплошностью и проворно просочился в холл. Теперь наглого немца не выпрешь вон: совсем не справлюсь я с ним, таким здоровущим конем. Если только спустить на него Фриду?..
Будто читая мои мысли, огромная лохматая Фрида гневно гавкнула за моей спиной. К моему удивлению, господин Мур совершенно не среагировал на суровый выпад Фриды.
– Она у вас спокойная, – заметил он. – Алабай?
Я уставилась на Джона во все глаза.
– Мои родители занимались разведением элитных овчарок из Германии для полиции и таможни. Одно время разводили алабаев, – спокойно пояснил он, видя мое недоумение, ведь среднестатистический американец ничего не знает об алабаях.
Я почувствовала к сероглазому Джону невольную симпатию. Человеку, который может отличить овчарку от алабая, всегда найдется место в нашем доме. Даже если он – американский полицейский.
– Свои, Фрида.
Собака быстро обнюхала широкую, спокойную ладонь Мура и шумно задышала, заулыбалась, вывалив из пасти розовый язык.
– Надо же, признала. Необъяснимо. Вообще-то Фрида чужих не жалует, – пробормотала я неловко.
Джон только надменно приподнял брови. Нет, все-таки, он противный.
Итак, Джон Мур из бервели-хиллзской полиции с вежливым выражением на лице как вкопанный стоял у дверей. Мне ничего не оставалось, как вежливо пригласить его пройти в гостиную.
Наша гостиная находится на первом этаже и выходит на патио – внутренний дворик, большую часть которого занимает разросшийся виноград, поэтому даже самым солнечным днем в комнате царит полумрак. Мы редко пользуемся ею. Это самая прохладная и темная комната в доме, да мне еще пришлось повесить на огромные окна тяжелые гардины.
– Я буду, что ли, как дурак, сидеть на диване у всех на виду? – некогда возмущался Сергей, не слушая моих возражений. – Что за бред – свет горит, и все соседи видят, что ты ешь-пьешь. А может, у меня привычка в носу ковырять? А может, хочу без трусов ходить? Имею право? В собственном доме?
Легче было согласиться и повесить шторы. К слову сказать, в гостиной брат бывал два раза в год – на Рождество и в свой день рождения, забирая подарки.
Войдя в полутемную прохладу комнаты, я прежде всего раздвинула портьеры. Яркий полуденный свет хлынул в высокие готические окна. Солнечная полоска легла на ковер, заискрилась хрустальная люстра. Проснулись цветы в напольных вазах. Комната приобрела надменный и богатый вид.
Джон с любопытством оглянулся.
Да, да. Наш особняк строился в дни расцвета Голливуда, и для многих американцев имеет историческую привлекательность, а теперь в нем живет иностранка, которая вчера нашла труп в гостинице для избранных.
Мы уселись на жесткий длинный диван друг против друга и обменялись хмурыми улыбками. Фрида постояла в проеме дверей с минуту, покрутила носом и с шумным вздохом величественно улеглась недалеко от нас.
Джон негромко кашлянул.
– Итак, по завещанию вы получили роскошный и дорогущий дом в фешенебельном районе Голливуда…
– Никогда не рассчитывала на наследство! – возмутилась я. – Для меня этот шаг дамы был полной неожиданностью. И уж, конечно, я не стала бы убивать старушку за какой-то паршивый дом…
– Который стоит несколько миллионов, – с медовой улыбкой напомнил Джон. – Из бедной иностранки вы превратились в богатую неработающую даму.
– У вас устаревшие сведения, господин Мур. У меня есть работа. И брат работает. Вы серьезно подозреваете меня в такой гадости? – Я начинала закипать.
– Если бы я подозревал, мы бы говорили в другом месте, Бетси, – спокойно ответил Джон. – Не нужно злиться. Мне очень важно во всем разобраться. Помогите мне. Я уже сказал, что не буду записывать беседу, даю честное слово.
Не знаю почему, но я поверила ему. Тяжело вздохнув, начала рассказ.
В солнечной Калифорнии проживаю более десяти лет и, по общепринятым стандартам, неплохо устроилась. Моя благоустроенность вызывает неприкрытую зависть как у бывших соплеменников, так и у американцев. Как всегда люди видят только конечный результат усилий и страданий, а именно: малоработающую дамочку, обитающую в огромном доме на Беверли-Хиллз. Если бы кто мог увидеть «невидимые миру слезы»!
Все началось с того момента, когда моя институтская подружка Галка ухитрилась смотаться в Штаты в самом начале 1990 х. Причем уехала она совершенно официально – вышла замуж за калифорнийца и укатила в солнечное зарубежье от унылой безнадежности перестроечных времен.
