Оглядевшись и угнездившись, Галина перетащила в Лос-Анджелес и меня с мужем. Но бывший супруг, музыкант и творческая натура, быстро устал от борьбы с акульим капитализмом и вернулся домой в Москву, под крылышко заботливой мамочки.
А я осталась в Америке, выжила и «преуспела». Перевезла сына, потом приехал брат со своим сыном и как-то очень быстро встал на ноги. Но к тому времени это не имело никакого принципиального значения, так как я уже укрепилась в Лос-Анджелесе и жила в этом самом доме в Беверли-Хиллз и ни от кого не зависела материально.
Я старалась не влезать в подробности личной жизни, и рассказ не занял много времени. Джон слушал очень внимательно.
– Верю, Бетси, – задумчиво сказал он. – Но…
– Что «но»?
– Вот еще что хотел сказать вам. Вернее, спросить. Вы занимаетесь конным спортом?
Вопрос был таким неожиданным, что я с недоумением взглянула на Джона.
– Нет.
– Но у вас же есть лошади.
– Это совсем не те лошади!
– В каком смысле?
– Не те лошади, на которых стравят рекорды. Не те лошади, которые стоят немереные деньги.
– Так я и думал, – пробормотал Джон. – И все же, зачем вам лошади, если не занимаетесь конным спортом? Это же дорогое удовольствие.
– Долгая история.
– Расскажите, я не тороплюсь.
– Да зачем?
Джон помолчал. Встал. Прошелся по комнате.
– А затем, Бетси, что два дня назад скончалась ближайшая подруга вашей дамы. Перед самой смертью она переписала завещание. И завещала одного скакового коня… Знаете, кому?
– Нет.
– Вам.
– Мне?
– Да.
– Коня?!
– Н-да. Лошадку. Иго-го. Которая, точнее, «который», тянет на полмиллиона. Европейских «баксиков», прошу заметить. Вот такой расклад получается.
От такой неожиданной информации я потеряла дар речи и беспомощно пролепетала:
– Издеваетесь? Какой конь?
– Очень дорогой. Ассуар Арахист. Слышали о таком?
– Ассуар Арахист, – обалдело повторила я. – Нет, никогда.
– Дама завещала вам также скаковые конюшни, – продолжал Джон суровым голосом прокурора-обвинителя. – Что даст еще полмиллиона в год. Вы теперь не просто богаты, а неприлично богаты, Бетси.
Я только открывала и закрывала рот, как вытащенная из воды щука, и смотрела на Джона, не в силах вымолвить ни слова.
– А вчера вы нашли труп Дэвида, который, к сведению, так же работал и у второй дамы. Садовником…
Джон Мур сидел напротив меня, весь из себя галантный, пахнущий дорогущим парфюмом и хмуро посматривал на меня.
– Клянусь, не имею никакого отношения ни к смерти дамы, ни к ее скаковым конюшням, – дрожащим голосом еле пролепетала я, с трудом выталкивая слова из пересохшего горла, но суровый полицейский продолжал молчать и сверлить меня серыми холодными глазищами.
– Господин Мур, мне нужно звонить своему адвокату?
В ответ – тишина.
– Ну, допустим так, – сказал наконец он. – Я вам поверю, и вы не имеете отношения к скаковым лошадям.
– Никакого! Ни малейшего! – горячо воскликнула я.
– Но вы ведь имеете две лошади. Зачем вы их купили?
– Я их выкупила, а не купила.
– Не вижу разницы.
– Разница большая, – разозлилась я.
– Объясните.
– Вряд ли поймете мои мотивы.
– А вы рискните, неужели я так безнадежен?
Я вздохнула и сердито начала:
– Год назад или около того, мы выкупили для ребят двух неплеменных, но симпатичных лошадок: квотера Люси для моего девятилетнего сына Алешки и паломино Ковбоя для десятилетнего племянника Яна…
– Жена вашего брата – полька? – быстро перебил Мур.
– Нет, – буркнула я.
Необычное для московского уха польское имя племянник получил по настоянию своей экзальтированной недалекой мамаши – несостоявшейся актрисульки из Житомира – и, слава Богу, бывшей жены Сергея. Рассказывать же о ней не хотелось.
Родители ожидали рождения первого внука Алексея Сергеевича, так как в нашей семье старший внук традиционно получал имя деда, но объяснить что-либо о родовых традициях девочке, воспитанной в семье без роду-племени, да еще и мнящей себя великой актрисой, оказалось сизифовым трудом, поэтому нам пришлось молча покориться.
– Я дала обещание любимой подружке Яночке, что когда у меня родится дочка, я тоже назову ее Яночка, – томно ныла Вика и гримасничала.
– Но у тебя родился сын, – сухо напомнила ей моя мама.
– Ну и что! – взвизгнула Вика. – Очень хорошо, будет Яном!
– То есть в нашей семье появился первый Ян Сергеевич, – констатировал папа.
– Да, – злорадно кивала жена брата хорошенькой белокурой головкой, разглядывая чудовищный ярко-алый маникюр, – нужно быть современными!
Последнее заявление было глупым, как, впрочем, и сама Вика, но папа сильно обиделся…
– Бетси, – деликатно прервал мои воспоминания Мур. – Я жду.
Вздохнув от мысли, что чем быстрее пиявка Мур вытрясет из меня интересующую его информацию, тем быстрее покинет дом, я быстро и скупо поведала историю приобретения лошадей.
Когда Алешка и Ян выказали желание заниматься конным спортом, меня познакомили в русской церкви с девочкой из Москвы, которая работала по контракту у богатых людей и тренировала их лошадей. Те прикупили недорогих лошадок для ребенка – живую игрушку, пусть дитятко побалуется – а дитятко наигралось уже через год. Вот родители и решили от лошадок избавиться. Однако те не имели элитных корней, и продать их оказалось очень трудно.
Когда Лера увидела, в какую конюшню решили сбагрить лошадей ее наниматели, то пришла в ужас. Сказала, что у лошадок там выжить шансов практически не остается, и попросила меня помочь. Мы с Сергеем подумали и выкупили их – не такие уж это огромные деньги, в конце концов.
– Содержание лошадей, даже не элитных, стоит денег, – задумчиво протянул Мур.
– Девочка тренирует их почти бесплатно. Говорю же, это средние лошадки для среднего уровня.
– Но и у них бывают травмы.
– Но не часто же.
– И вы за все платите.
– Плачу.
Джон невесело улыбнулся. Даже такая мимолетная улыбка сильно преобразила его лицо. Глаза утратили настороженность, потеплели, и в них промелькнула мягкость или что-то очень близкое к ней.
Я исподтишка рассматривала его. Вчера, одетый в черный фрак, он выглядел старше и суровее, а сегодня в джинсах и простой рубашке как-то странно помолодел.
