После короткого привала отряд продолжил путь. Окрестные холмы покрывала скудная растительность, а в ложбинах между ними кое-где виднелись палатки бедуинов из черного войлока. В бедуинских становищах блеяли козы, невозмутимо возлежали, пережевывая жвачку, верблюды, а мужчины в черных одеяниях и женщины с смуглой и сухой, как старый пергамент, кожей занимались привычными делами. Лишь дети бедуинов выбегали к обочине в надежде выпросить у всадников мелкую монетку, но те проносились мимо в облаках желтоватой пыли.
Только теперь Джоанна почувствовала, что начинает уставать. До сих пор ей помогал опыт наездницы, но мало-помалу она начала отставать. Пыль забивала легкие, глаза разъедал пот. Солнце стояло прямо над головой, словно занесенный для удара огненный молот. Еще миля — и конь под Джоанной начал спотыкаться.
Заметил ли Малик ее состояние, или его воины, казавшиеся железными, тоже утомились, но вскоре он велел отряду остановиться у бежавшего по камням мелкого ручья. Пока сарацины поили коней и пили сами, Джоанна отошла в сторону и намочила свое покрывало. Так же поступили и сарацины, весело обливая друг друга. Судя по их оживлению, они знали, что этот переход — последний.
Эмир подвел Джоанне ее лошадь.
— Вы великолепно держались, Джованна. Но скоро уже Назарет, где вас напоят шербетом и дадут отдохнуть. Если, конечно, вы захотите — ведь христиане так нетерпеливы, когда у них появляется возможность преклонить колени у своих святынь.
— Я полагаю, что окажусь столь же нетерпеливой.
— О, я и не сомневался, — засмеялся эмир. Внезапно лицо его стало серьезным: — Должен предупредить, что, несмотря на всю вашу горячность, вы не должны обнаруживать, что вы — христианка. Если, конечно, не хотите привлечь к себе внимание. Ибо даже я не смогу оградить вас, если по городу разнесется весть о знатной женщине из кафиров, пробравшейся в самое сердце земли, где почитают Пророка!
Джоанна пообещала соблюдать осторожность. Мысль, что вскоре она окажется в святых местах, воодушевила молодую женщину, вернула ей силы. И когда отряд начал спускаться в небольшую долину, раскинувшуюся среди холмов Галилеи, и вдали показались светлые домики под зеленой сенью смоковниц, по ее лицу потекли слезы радости.
Назарет!
Едва они въехали в город, эмир Малик покинул Джоанну, приставив к ней трех вооруженных воинов, а сам помчался дальше. Молодая женщина спешилась на узкой улочке и едва смогла устоять. Пришлось ухватиться за стремя, ибо ноги совершенно одеревенели после столь долгого переезда. И все же Джоанна была счастлива. Она на Святой земле!
Охранники отвели ее в небольшой дом, где она утолила жажду и перекусила куриным супом, заправленным мукой, луком, яичными желтками и пряной зеленью. Издали доносилось пение муэдзина, и внезапно оно показалось Джоанне кощунственным в этом городе, где ангелы спустились на землю, дабы принести Марии и всему человечеству благую весть. Но с этим ничего нельзя было поделать, и она, закутавшись до самых глаз, вышла на улицу и едва не наткнулась на оборванного старика в грязной чалме. Он что-то бормотал, повернувшись лицом к Мекке и низко кланяясь, а затем опустился на колени на расстеленную циновку и уткнулся лбом в землю. Он то выпрямлялся, то снова падал ниц, время от времени повторяя: «Аллаху Акбар! Аллаху Акбар! Субхана раббияль-а'ля!»
[140]
Джоанна рвалась к святыням, а оказалась среди совершенно безразличных к святости этого места людей. Возможно, неверные и почитали Ису и его мать, но они поспешно превратили в мечети построенные крестоносцами белокаменные храмы с высокими стрельчатыми окнами. И она не могла даже войти в них, чтобы помолиться!
Молодая женщина молча ходила по улицам, разглядывая домики в тени олив и смоковниц, окружавшие храмы, монастыри и дома для пилигримов. Прежде сюда стекалось множество христиан, колокола звали к мессе, а в церквях возносили хвалы Господу и его Пречистой Матери. Город расцвел при крестоносцах, а его население удвоилось. До того он лежал в руинах, придя в запустение с тех пор, как мать римского императора Константина I святая Елена совершила паломничество сюда и велела возвести на том месте, где стоял дом Иосифа и Марии, великолепную византийскую базилику. Впоследствии и эта базилика была разрушена все теми же мусульманами, и лишь с приходом крестоносцев здесь появилась большая церковь Благовещения, вокруг которой и начал разрастаться город.
Джоанна прошла к мечети, в которую ныне был превращен главный христианский храм Назарета. Прохожие лишь мельком поглядывали на закутанную до самых глаз стройную женщину, разглядывавшую остатки изображений на капителях собора: крестоносцев, скачущих на лошадях, сцены из жизни Христа. Они были изваяны так просто и убедительно, что рука неверных лишь кое-где поднялась, чтобы разрушить их. В другой церкви над полукруглым порталом виднелись остатки изображения парящих крыльев, и Джоанна поняла, что это храм Архангела Гавриила, вестника небес. Были здесь и другие церкви, и молодая женщина переходила от одной к другой, полная тихой радости. Она на земле Спасителя, по этим камням Он ступал босыми ногами, здесь стучало тесло святого Иосифа, а Мария с кувшином спускалась к источнику за водой!
Джоанна старалась ни на кого не обращать внимания, чтобы не нарушить торжественной тишины в душе, и одну за другой шептала молитвы. И в конце концов оказалась под древним платаном перед обложенным камнем колодцем. Словно что-то толкнуло ее в грудь. Здесь! Да, именно здесь ангел Господень спустился на землю, чтобы подать Марии весть о том, что у нее родится сын — Спаситель Мира!
Колени молодой женщины подкосились, руки сами собой сложились на груди для молитвы, но неотступно следовавший за ней страж успел подхватить ее под локоть и удержать. При этом он что-то резко проговорил на своем гортанном наречии, и голос его был полон негодования.
Джоанне пришлось вернуться к реальности. Она присела на камень в стороне и стала смотреть на женщин в чадрах, собравшихся у колодца. Пока наполнялись их кувшины, они судачили между собой, время от времени поглядывая на светлоглазую незнакомку в шафрановой накидке. После долгих лет владычества крестоносцев и здесь было немало светловолосых и светлоглазых детей, но в этой женщине они сразу почувствовали нечто чужое.
Женщины уходили и приходили, пробежала, высунув язык, собака, проехали какие-то всадники, протрусил старик на ослике, обвешанном вязанками хвороста, но Джоанна не видела ничего. Склонив голову, она упрямо молилась — ведь только ради этого она и стремилась сюда. Двенадцать раз подряд она прочла «Ave Maria», чередуя ее с «Pater noster», а затем все повторила снова, с еще большей силой и убежденностью. Где же и молиться заблудшей душе, если не там, где жили ее небесные покровители, полные милосердия и любви!
И в ее душе все еще были живы отзвуки той странной и прекрасной любви к человеку, думая о котором Джоанна испытывала страдание и гнев… К человеку, с которым она познала неземную радость и обрела уверенность в себе…
