— Поручик Ольховский? — посмотрел Хмельницкий в спину польскому офицеру, галопировавшему шагов за сто впереди них. — Ну что ж, допускаю. А Кржижевский?
— Кржижевский — нет. Этот предан королеве. За что неминуемо поплатится если не головой, то уж карьерой — точно.
— Причиной вашего вызова к королю он интересовался? — вырвал его из ностальгического созерцания окрестностей голос Лаврина. — Я имею в виду, вашим толкованием этих причин.
— Нет. Совершенно. И это меня удивило. Все время оглядывался на Париж. Что его так взволновало?
— Подступался к вам как к возможному польскому осведомителю. — Урбач сказал это как бы шутя, но при этом незаметно проследил за реакцией генерального писаря.
— Слушай, сотник… — поиграл желваками Хмельницкий. — Единственное, чего мне сейчас не хватает, так это славы польского осведомителя. Всякая иная у меня уже есть.
— Этой не будет. Хотя говорил я вдумчиво. Хитрит Коронный Карлик; блефует и всячески хитрит. Встреча с королем интересует его куда больше, нежели переговоры с принцем де Конде.
— Не хотел выдавать свой интерес, — согласился полковник. О слухах было забыто.
— Это ему ни к чему. Король болен, причем серьезно.
— Если этого не пытаются скрывать уже ни лекарь, ни сама королева… Да и королевич Ян-Казимир, брат Владислава IV, тоже успел проведать о его болезни, не зря же иезуиты спешно подсылают к Яну целую орду монахов. Как, впрочем, и монахинь, — скабрезно улыбнулся Урбач. — Если уж орден иезуитов ставит на королевича Казимира, над этим стоит задуматься. Вам, полковник, тоже не мешает подумать, как бы деликатнее подступиться к нему.
— Все сходится на том, что воевать-то нам придется уже не с Владиславом, а с Яном-Казимиром.
— Интересно, от кого ты узнал обо всем этом?
— Умею слушать. Умудряюсь видеть. Учусь осмысливать увиденное и услышанное.
— Гуран видел тебя на площади переодетым в нищего. Врет, наверное?
— Мог бы увидеть и на балу у Потоцких, в мундире польского ротмистра. Только не додумался заглянуть туда.
55
У ажурного каменного моста они спустились к речушке и напоили коней. За изгибом реки открывалось село с неизменным костелом на вершине шлемоподобного холма. Думать о войне, глядя на этот мирный сельский уголок, представлялось Хмельницкому кощунственным. Еще более дикой казалась мысль о том, что когда-нибудь он может прийти с войсками под стены этого костела, на сельские пепелища.
— Видишь ли, сотник, чтобы создать орден агентов, наподобие того, как у Вуйцеховского, нужно сначала создать свою державу. Да с богатой казной.
— Но для того, чтобы эту державу создать, нужно иметь большой орден агентов. И в придачу — казачий рыцарский орден, который по преданности своей не уступал бы ордену иезуитов. Как, впрочем, и по изысканности, а иногда и неразборчивости в средствах борьбы. Словом, как любил говаривать мой сосед: «Чого бидный? Бо дурный? А дурный? Бо бидный!»
[27]. Так что думать надо, думать…
— Держаться при вашей свите, полковник, мне ни к чему, — прокряхтел после нескольких минут молчания Урбач. — Поскачу-порыщу вдоль дороги.
Он вброд переправился через речку и поднялся пологим берегом к небольшой рощице, у края которой чернел огромный деревянный крест.
— Постой, сотник! — вдруг озорно окликнул его Хмельницкий. И тоже пустился вброд. — Скажи, а если бы тебе предоставили такую возможность? Ну, и гетман был бы при власти, и казна государственная кое-какая имелась бы… Ты сумел бы, как этот Вуйцеховский?
— А я ждал этого вопроса, — задумчиво смотрел куда-то вдаль Урбач, — ждал. У каждого свой крест и свой перст Господний. Так вот, я свой крест знаю. Потому и говорю: сумел бы!
— Угу, — задумчиво потер подбородок Хмельницкий, так до конца и не определившись, как ему реагировать на подобное откровение.
— Понимаю, что ничего предложить вы мне пока что не можете. Не беда, главное, чтобы потом вовремя вспомнили.
— Но мы-то с тобой не иезуиты. И не из рода Вишневецких или Потоцких. Ни на Яна-Казимира, ни на другого королевича по имени Кароль ставить нам не приходится. А потому спрашиваю: на кого же ты ставишь как на будущего гетмана?
— А вот этого вопроса я никак не ожидал, — рассмеялся Лаврин. — Однако ответить могу, причем со всей искренностью. Только одного казачьего атамана вижу в образе будущего гетмана Украины — вас, полковник Хмельницкий. Не лесть это, скорее пророчество. И поддерживать буду только Хмельницкого, не при вас, полковник, будь такое сказано. И когда перст Господний укажет на крест, который суждено вам нести на Голгофу Украины, вспомните о Лаврине Урбаче, по кличке отцовской именованном Капустой. Вспомните и позовите. Ох, как я пригожусь тогда вам, ох, как пригожусь! — вздыбил коня, развернул его на задних ногах и погнал в поле. — Я не пророк, Хмельницкий! — крикнул он издали. — Но именно поэтому многие пророчества мои сбываются!
Часть вторая
Французский поход
Франция — это кладбище верований и авантюр.
Мишель Батай
1
Король принимал графиню де Ляфер в рыцарском зале. Утвердившись в решении воевать с Турцией, Владислав IV почувствовал себя воодушевленным и теперь старался больше времени проводить здесь, среди статуй и портретов, в зале, в котором витал дух великих мужественных предков. Этот дух взбадривал его, призывал к мудрости и величию, освящал каждую мысль, каждый поступок.
Наступило время возвращаться в Варшаву. В столице его ждало множество государственных дел. Однако Владиславу IV казалось, что стоит ему только оставить краковский дворец, как все его замыслы разрушатся, из властелина могучей польской державы он снова превратится в больного немощного старика.
Да, в свои сорок девять он уже считал себя стариком. Жизнь казалась ему бесконечно долгой, как утомительная дорога на горный перевал, за которым его не ждало ничего, кроме такого же бесконечно долгого, изнурительного спуска к подножию. Нет, ему нельзя было оставлять Краков. Владислав IV уже всерьез помышлял о том, чтобы остаться в нем навсегда. Перенести сюда столицу, перевезти казну и библиотеку, вызвать министров… Краков считают второй столицей Речи Посполитой? Почему, спрашивается, не первой?
Впрочем, министры и сенаторы могут оставаться в Варшаве. Чем реже они будут лицезреть его величество, тем божественнее и недоступнее он будет казаться им.
Ах, да, графиня де Ляфер… Она уже здесь. Она ждет. Как, и она тоже чего-то ждет? Но чего?
Они остались вдвоем. Король позволил графине сесть в кресло, стоявшее слева от трона, и, подперев подбородок рукой, поставленной на подлокотник, устало произнес:
