И Летиция! Она что, думает, я идиотка? Буква «н» уже выдала ее с потрохами, а тут еще такое старинное имя. Кто в наше время называет дочерей Летициями? Я сама неоднократно добавляю «Сабину» в качестве моего второго имени – по разным причинам, обычно в качестве предупреждения для тех, кто пытается задеть мое достоинство.
– Благодарю вас, миссис Грин. Я записала. Я…
– Мисс Грин, – поправила меня она. Даже самозванцы имеют свои неписаные правила.
– Простите. Мисс Грин, не могли бы вы сказать мне, мисс Грин, был ли у покойной мисс Конгрив билет ирландской лотереи, которая проводилась в июне?
Выстрел наугад, но точно в яблочко.
Не знаю, почему я вспомнила о Торнфильд-Чейзе и спальне мертвеца, но я выпалила то, что пришло мне на ум. Все что угодно, лишь бы заставить так называемую Летицию Грин оставаться на линии.
Если до этого молчание можно было резать ножом, то теперь его можно было рубить топором.
– Мисс Грин?
– Прошу прощения. Я витала в облаках.
Витала в облаках? Какое создание из плоти и крови может витать в облаках, когда речь идет о лотерейном билете?
Надо отдать должное этой женщине, она быстро сосредоточилась.
– Да, мне кажется, да. Имею в виду, она покупала билет.
Щелк! Моя ловушка захлопнулась.
Каким образом человек, который умер несколько лет назад, может быть обладателем свежего лотерейного билет? Есть вариант, но я не стану его упоминать. Не моя планида – бросать спасательный круг лжецу.
– Это мой билет, – продолжила женщина. – Я купила его на имя Луизы, потому что… ну…
«Потому что лотереи нелегальны», – подумала я.
– …Поскольку одиноким леди приходится блюсти свою частную жизнь, – договорила она. – Уверена, вы понимаете.
– Разумеется, – ответила я вкрадчиво, с той интонацией, которую обычно одинокие леди используют во время разговора друг с другом. – Разумеется, я все понимаю. Будьте добры, прочитайте номер вашего билета.
Бинго! Из этой ловушки есть только один выход.
– Боюсь, у меня нет его при себе. Он в банковском сейфе.
– О! Очень плохо. Вы можете достать его? Мы в тисках времени.
Я почти ненавидела себя за то, что выкручиваю ей руки подобным образом. Нечестный приемчик.
Идею о тисках времени я почерпнула из подслушанного мной разговора между отцом и страховым агентом из «Пруденшиал».
«Время, полковник де Люс, – сказал агент, – это клещи. Вы, я, любой другой человек – мы все зажаты между прошлым и будущим, словно в тисках».
Не самое удачное сравнение, как мне кажется, но его мысль была ясна: часы тикают, предохранители сгорают. Время истекает, и единственное спасение – подписать страховой договор до того, как часы пробьют полночь.
Полезный прием, и мне впервые подвернулась возможность его использовать.
– Двадцать четыре часа, – сказала я. – Это все, что я могу сделать. Наш мистер Мертон пришел бы в ярость, но то, чего он не знает, ему не повредит, верно? Мы, одинокие леди, должны держаться друг друга, не так ли, Летиция? – Я подбадривающе фыркнула. – Я позвоню завтра в то же время.
И прервала звонок, как старуха с косой прерывает чужие жизни.
11
Выйдя из телефонной кабинки, я на кого-то наткнулась в темноте. Мы оба охнули.
– Кто здесь? – спросила я. По грубой ткани одежды я поняла, что это мужчина, но не Доггер.
– Дитер! – прошипел он мне на ухо. – Ш-ш! Не выдавай меня!
– Дитер! – прошептала я, крепко обнимая его. – Что ты здесь делаешь? Как ты вошел? Что случилось у вас с Фели? Я не верю.
– Я тоже, – ответил Дитер. – Сегодня мы назначаем дату свадьбы, а завтра внезапно оказываемся незнакомцами. Женщины – странные создания.
– Мы дразним вас наверняка, нарочно раздражаем, – я перефразировала слова Герцогини из «Алисы в Стране чудес». Хотя я еще не женщина, но чувствую правду в этих словах. Наблюдая за божественной Офелией, я глубоко познала женскую суть.
– Но зачем? – спросил Дитер.
И я услышала боль в его голосе.
– Пока не знаю, – ответила я. – Думаю, в один прекрасный день пойму.
– Когда это случится, дай мне знать.
– Всенепременно.
Мне ужасно хотелось расспросить его о причинах ссоры с Фели, но я сдержалась. В отношениях мужчины и женщины есть нечто священное, куда нельзя совать нос любопытствующим.
Кроме того, я в любой момент могу почитать ее дневник. Мне просто пока не до того.
Бывший военнопленный, Дитер не имел широкого круга знакомых. Он остался в Англии работать на ферме просто по собственному желанию. Полагаю, мужчины – не менее странные создания, чем женщины.
Помимо моей сестрицы Фели у Дитера была только одна пламенная страсть: английский язык. Однажды он рисковал жизнью, чтобы сбросить венок со своего самолета на фамильный дом Бронте в Йоркшире.
– Как твои дела? – спросила я, выводя его из узкого коридора в вестибюль. – Есть новости из Грейминстера?
Отец замолвил словечко за Дитера кому-то из своей школы, и ожидалось, что Дитер вскоре облачится в мантию и отправится преподавать «Грозовой перевал» стае воющих гиен-мальчишек.
– Какие-то проблемы с бумагами, – ответил Дитер.
Я бросила на него сочувственный взгляд.
С бумагами вечно проблемы. Отец потратил целую жизнь на то, чтобы разобраться с кучей бумаг, поступающих от морлоков из налоговой службы Его Величества: бесконечная игра под названием «наследство», в которой перетасованные и розданные карты никогда не сходились и в которой единственным победителем был продавец в канцелярском магазине, продающий бланки игрокам.
– А на ферме «Голубятня»? – поинтересовалась я. Ненавижу светскую болтовню, но о чем еще говорить с мужчиной, чье сердце разбито?
– Я слышал, ты нашла очередной труп, – сказал Дитер, нарушая убийственное хождение по кругу. – Мои поздравления!
Я радостно улыбнулась. Так лучше.
Дитер – один из тех редких людей, которые умеют правильно расставить приоритеты.
– В Торнфильд-Чейзе, – ответила я. – Это по соседству от вас. Мужчину по имени Сэмбридж. Он был резчиком по дереву. Повешен вверх ногами на двери спальни. Причина смерти неизвестна, по крайней мере мне.
– Роджер Сэмбридж? Говорят, он был дамский угодник, – заметил Дитер.
– Правда? – удивилась я. – Не в курсе.
– Ну, это то, что можно было бы назвать сельскими сплетнями. Вряд ли это обсуждалось в алтарной гильдии.
– Хо! Хо! Хо! – воскликнула я. – Если ты думаешь, что эти ведьмы не унюхают дамского угодника за тысячу ярдов, ты жестоко ошибаешься.
