Праздник святого Каллиста,
14 октября 1203 года
После перерыва я разворачиваю этот свиток, чтобы описать бездеятельный период, в котором мы находимся.
Каждый день стараюсь выполнять предписания мессира Бонифация: использую любую возможность, чтобы установить добросердечные отношения между горожанами и пилигримами, оставшимися в лагере, но не часто удается сделать это официально. Император Исаак отказывает в моих просьбах об аудиенции, а кроме того, нарушает обязательства по выплате оставшегося долга, несмотря на печально известный факт — несколько аристократических семей подверглись ограблению. Среди них был и Дука, то есть Мурзуфл. Но Бровастый все равно пребывает в приподнятом расположении духа.
Мурзуфл часто приглашает нас с бриттом и Джамилей к себе в гости, и мы принимаем эти приглашения. Он подает лучшее вино из всех, которые я когда-либо пил, и веселит нас шутками и песнями, частенько грубоватыми, заражая своим жизнелюбием. Он подарил бритту великолепный новый фидель: кедровый верх, платановый низ, украшенный гриф, а к нему набор смычков для различного музицирования. Замечательно то, что в такое неспокойное, напряженное время нашелся полный света и радости дом, распахнувший для нас двери.
Однако важнее личного удовольствия то, что эти вечера способствуют распространению добра гораздо успешнее моих официальных потуг. Мурзуфл, хоть и мелкий чиновник при дворе, знает, как мне кажется, всех и каждого в более широких слоях городского общества. Приходя к нему в дом, мы оказываемся за одним столом то с епископом православной церкви, то с пожилым евнухом высокого ранга, то с известным музыкантом, то с иудеем-лекарем, пользующим императора, то с зажиточным генуэзским купцом или всеми уважаемым резчиком по дереву. Эти люди искренне делятся с нами своими заботами, рассказывают без утайки о своей жизни (Джамиля переводит). Удивительно, как мы все похожи, несмотря на разные религиозные обычаи, языки и привычки.
Отвлекусь на личное: последнее время меня сильно заботят роды моей жены и то, что мы так далеки друг от друга. Сейчас она, должно быть, уже разрешилась от бремени, а я даже не знаю, успешно ли. И вот встречаю в доме Мурзуфла людей, которые откровенны со мной в своих рассказах о том, как сами переживали подобную ситуацию: одни уверяли, что мне следует радоваться, что не вижу ее с раздутым пузом, другие говорили, что самые прочные браки связывает дружба, а не страсть, поэтому наш брак идеален. Слышал я и другое мнение: мол, даже лучше, что сейчас мы не вместе, — не придется чересчур страдать, если вдруг она умерла при родах. Некоторые утверждали, что, какой бы далекой она сейчас ни казалась, когда я к ней вернусь и увижу нашу плоть и кровь в ребенке, она станет для меня так же дорога, как дорог Христос ангелам. Подобные замечания приводили к разговорам, которые я обычно веду со своими родными или самыми близкими друзьями.
Эти люди говорят не меньше женщин, и все же в их рассуждениях нет ничего женского; напротив, их следует похвалить за ум и прозорливость. Мурзуфл и бритт тратят больше, чем подобает, времени на то, что громят словесно тех, кто захватывает чужие земли, и, словно давние единомышленники, разносят в пух и прах все армии завоевателей. Делают они это только для того, чтобы поддеть меня и посмеяться над моей неловкостью, но все же не теряют душевной доброты.
Все это мелочи по сравнению с другими разговорами, касающимися бедствий горожан из-за вторжения армии. Эти люди обвиняют маркиза Бонифация и подозревают, какие истинные мотивы им двигали, когда он сажал на трон марионетку. С особым удовольствием Мурзуфл испытывает мою преданность маркизу, обзывая его скверными (но меткими) прозвищами и улыбаясь при этом мне, словно заговорщик. Эти люди также говорят, что лично я вызываю у них восхищение, но моя армия представляется им безликой, безымянной массой, враждебной силой. Если мы хотим, чтобы город нас полюбил, мы все должны быть добрее. Не знаю, как донести их просьбу до всех. Чувствуя неспособность выполнить подобную задачу в одиночку, я взял за правило приводить на эти встречи — с разрешения Мурзуфла — своих соратников-пилигримов. Надеюсь способствовать установлению дружеских отношений между городом и армией. Епископ Конрад отправился вместе с Бонифацием во Фракию, но к нам присоединяются другие священники, хотя это иногда приводит к сложностям. Например, заспорили два священника о теологии, и греческий процитировал высказывание последнего патриарха (у них это вроде нашего Папы), который заявил, что предпочел бы правление мусульман правлению католиков, ибо мусульмане не станут принуждать его сменить веру, а католики наверняка заставят следовать римским обрядам. Я все еще пребываю в потрясении от различий в церковных доктринах. Греки, например, редко причащаются, ибо относятся к этому таинству с чрезвычайным почтением и готовятся к нему по нескольку недель. Эти люди говорят о смерти, как о подземном царстве Аида, куда умершие души отвозит Харон — вообще языческая фигура! И церковь их не поправляет, ибо саму церковь, кажется, не волнуют вопросы загробной жизни. Священники утверждают, что нам не дано знать, в каком состоянии пребывает душа между смертью и Судным днем, а потому земная церковь там не правит. Джамиля и бритт с восторгом приветствуют подобные рассуждения, и мне они кажутся не бессмысленными. Однако я не понимаю, как можно исповедовать религию, которая точно не знает, что произойдет с тобой после смерти и чем священник может тебе помочь в смертный час.
Напишу об одном радостном событии: на прошлой неделе дом Мурзуфла посетил личный помощник Балдуина Фландрского. После пира он рассказал своему хозяину много хорошего о национальном греческом характере и пропел дифирамбы нашему хозяину, Мурзуфлу, и его подруге. Все это маленькие победы, но, возможно, они приведут к большой.
Еще об одной победе, вовсе не маленькой, но пока не завершенной: Мурзуфл ежедневно пытается выяснить, где император Исаак держит голову Иоанна Крестителя. Если бы только мы отыскали эту реликвию и я или мессир Балдуин вернули ее в монастырь, по праву владеющий ею, то армию приветствовали бы как защитницу городских святынь. Возможно, Мурзуфла ждет успех, а пока я радуюсь его обществу, ибо он единственный из всех, кого я знаю, обладает таким же шумным и энергичным характером, как мой брат, которого мне очень не хватает, пока он сражается во Фракии.
Мы с Грегором и Джамилей хорошо проводили время в эти недели, но жили, словно изолированные от всего. Отношения между армией и греками портились с каждым днем. К примеру: часть защитной стены, смотрящей на бухту, была снесена по приказу маркиза в день коронации, а сейчас ее восстанавливали горожане-добровольцы, причем император Исаак даже не пытался остановить их. Грегор пробовал поговорить с добровольцами, но его усилия ни к чему не привели. Он даже обратился за помощью к Мурзуфлу, но тот не знал, кто стоит за всем этим, и не смог выяснить. Грек чрезвычайно нервничал по любому поводу, способному привлечь к нему людское внимание.
— У меня лучше получается, когда я действую в тишине, подальше от всеобщего внимания, — сказал он, подмигнув мне. — Ты ведь понимаешь, о чем я, бритт? Мы с тобой, как родственные души. Лишь бы было побольше свободы и поменьше глупых условностей!
