– Аж дух захватывает, когда подумаешь о таких далях, – вздыхал Пьер в разговорах с другом.
– Просто ты не привык к путешествиям, а я в детстве еще много поплавал и поездил, и у меня никакой дух не захватывает. И ты привыкнешь.
– Да уж очень жарко в этих морях, нет никакого покоя ни телу, ни душе.
– Вот тут ты совершенно прав, Пьер. Так охота подышать морозным воздухом, глотнуть свежего прохладного ветра. А жратва! Один рис да рыба! Астраханских бы арбузов да дынь с яблоками и грушами из тамошних садов! Как подумаешь, так слюнки текут. А здешние плоды только благоухают, а вкус не тот. Наши куда лучше.
– Я тоже это заметил, Гарданка. Похрустеть бы нашими яблоками, а? А против рыбы я ничего не имею. Мне она нравится. Особенно тунец, который водится в этих краях.
– Вот хорошо, что напомнил. Надо до вахты половить этих самых тунцов. Авось на ужин поймаю парочку. Давай?
– Давай. Куда от тебя денешься с твоими тунцами. Да и мне охота поймать тушку-другую. Доставай лески и крючки. Как ты постоянно их с собой таскаешь?
– А чего? Они мне не мешают. Зато постоянно можно без всяких поисков пустить их в дело.
Гардан размотал цветной хлопчатый платок на голове и вытащил несколько больших крючков на крупную рыбу. Отмотал крепкой бечевы, а Пьер помчался к Ю за наживкой.
Тунцы вдали играли в лучах жаркого солнца. Они иногда выпрыгивали на поверхность, сверкая глянцевыми тушами в снопах брызг. Не прошло и часа, как ребята поймали трех тунцов, каждый не менее двух футов длиной. Они, побившись слегка на жаркой палубе, успокоились. Повар Ю с торжествующей улыбкой поволок их на камбуз. Ужин обещал быть отменным. Ю был великим мастером готовить блюда из рыбы.
Третья неделя подходила к концу, а до Суматры было еще далеко. Судно попало в полосу экваториального штиля и теперь часто стояло недвижно под лучами палящего солнца, влекомое лишь тихим восточным течением. Частые дожди прохлады приносили мало, лишь смывали на короткое время с разгоряченных тел пот, который тут же выступал снова, как только кожа подсыхала.
При такой жаре занятия по фехтованию, борьбе и стрельбе пришлось сильно сократить, что команда восприняла с радостью. Лишь отдельные матросы от нечего делать лениво метали ножи в цель или постреливали из пистолетов. Заключались тайные пари, чтобы сдобрить затишье азартом игры. Пьер неустанно возился с пушкой, что-то мудрил, мастерил. Ему нехотя помогал кто-нибудь, поругивая беззлобно и тихо неугомонного парня.
Но вот однажды голос с марса взбудоражил сонное житье команды:
– Справа по курсу шлюпка! Кажется, пустая!
Матросы бросились к борту и уставились в горизонт. Ничего, конечно, не увидели, но они умели быть терпеливыми. «Волк» продвигался со скоростью едва в один узел. Паруса почти не улавливали движение воздуха.
Полчаса спустя все увидели одинокую шлюпку, покачивающуюся на вялых волнах. Капитан в зрительную трубу разглядел в ней лежащих людей.
– Спустить шлюпку! Быстро доставить людей на судно! Боцман, выполняй команду!
Быстро спустили шлюпку. Четверо матросов сели на весла и понеслись вперед. Час спустя на буксире притащили одинокую шлюпку, где находились четверо людей, один из которых был уже мертв, и дух от него исходил ужасный.
– Мертвеца за борт! – раздалась команда Жака. – Остальных на борт.
Тут же крепкие руки матросов втащили на палубу почти безжизненных людей, один из которых был уже без сознания. Они были истощены до крайности. Кожа да кости и безумно глядевшие глаза. Голод сделал свое дело. Они не могли стоять самостоятельно, и их пришлось почти нести на руках.
Спасенных людей уложили в тени паруса, обмыли водой, напоили. Ю с выражением скорби в глазах стал им ложкой вливать в рот бульон из тунца. Потом, по приказанию капитана, дал каждому немного фруктового пюре.
Спасенные уже почти не реагировали на еду. Видно, внутри у них все отупело. Кормить таких надо очень осторожно. Всем это было понятно.
Матросы с интересом разглядывали этих людей, дожидаясь, пока те немного придут в себя и смогут рассказать о своих злоключениях. Одно было ясно – это матросы с погибшего корабля, но сколько дней они в лодке и сколько их было всего – совершенно неизвестно.
Уже вечером, когда при свете фонарей матросы свободных вахт собрались вокруг потерпевших, они заговорили тихими, вялыми голосами.
– Недели две как мы в море на шлюпке. Нас было одиннадцать человек. Почти все умерли от голода и жары, – это говорил самый крепкий из троих, причем говорил он по-португальски.
– Что случилось с вашим кораблем? – спросил Дуарте.
– Шторм. Два дня судно боролось, но потом затонуло. Открылась большая течь, а помпы уже не справлялись. Пришлось покинуть корабль. К тому времени многих из нас смыло в море. Нескольких пришлось оставить на судне, так как они сами не смогли спуститься в шлюпку, да и шлюпка всех бы не забрала.
– Как название судна?
– «Святая Маргарита». Шли с островов Банда в метрополию. Не дошли.
– Что же не захватили провиант?
– Едва сами успели в шлюпку спрыгнуть. И до этого-то два дня ничего сами не ели. Вымотались на снастях до предела. Слава Богу, что мы остались живы! Вернусь на берег, свечу в фут высотой поставлю святой Маргарите. И такую же свечу Николаю Угоднику.
– Ладно, друг. Теперь можешь успокоиться. Ты на хорошем судне и в надежных руках. А как тебя звать?
– Меня? Меня Луисом звать, а его, – и он указал на молодого матроса рядом, – Фернан де Варрос. Третьего зовут Мартин, но он вряд ли выживет – слабак он был с самого начала.
– Однако пережил многих, – заметил Дуарте.
– Сам поражаюсь. Видно, ему покровительствовал сам Господь.
– Луис, ты не назвал своей фамилии.
– Фамилия у меня простая – Кальдейра. Я с самого юга Португалии. Мне тридцать четыре года, и у меня никого на свете нет. Так что слезы проливать по мне некому. Вот по Фернану слез прольется много. У него богатые родственники, но он захотел сам достичь всего. Вот и достиг…
– Ну зачем так про товарища, Луис, – упрекнул матроса Дуарте. – Судя по всему – он неплохой парень.
– Не выношу богатеньких! – процедил сквозь зубы Луис.
– Ух и не нравится мне этот тип! – прошептал Гардан на ухо Пьеру.
– Чего так? Он же измучен. Столько дней в море без пищи.
– Это так, но мне он совсем по-другому не нравится. В нем что-то подлое и грязное имеется. Я теперь, сам знаешь, не могу, как иногда раньше, знать, что человек думает, но что-то все-таки чувствую. И душа его грязная и темная. Я не удивлюсь, если с ним у нас будут большие неприятности.
– Откуда же быть неприятностям? Нас достаточно много, и все мы – одна семья. Успокойся и не думай больше об этом.
