Благодаря ветру, по-видимому, снова начинают появляться полыньи, и опять показались птицы. Вчера мы видели люриков, они прилетали с юга, по всей вероятности с земли».
«Суббота, 6 июля. Температура плюс 1 °С, дождь. Наконец-то после двухнедельного ожидания наступила погода, какую мы ждали. Дождь шел всю ночь до самого утра, идет и сейчас чудесный, настоящий дождь; теперь-то наконец сойдет этот вечный снег, он стал мокрым и рыхлым, как пена. Если бы такая погодка продержалась подольше! Но не успеем мы оглянуться, как снова налетит холодный ветер со снегом, образуется наст, и снова придется ждать.
Я слишком привык к разочарованиям, чтобы верить чему-нибудь. Мы проходим школу терпения, но тем не менее дождь привел нас в хорошее настроение. Все-таки дни кое-как подвигаются. Занимаемся понемножку приведением в порядок каяков, мастерим деревянный настил на нарты, замазываем и красим покрышки каяков, чтобы сделать их водонепроницаемыми. Покраска принесла немало хлопот. Несколько дней подряд я жег кости, так что все далеко кругом пропахло, как у костеобжигательного завода в Люсакере. Затем началось утомительное толчение костей и растирание костной золы в тончайший порошок. Костный пепел смешивался с ворванью, и, наконец, наступил момент испытания смеси… и она оказалась никуда не годной.
Пришлось начать опыты с сажей, смешав ее с ворванью, как я вначале и предполагал сделать. Теперь я развожу невообразимый дым и копоть, стараясь получить сажу. Но сколько я ни стараюсь, когда начинаю собирать сажу, ее набирается не больше щепотки, хотя дым поднимается так высоко к небу, что его, вероятно, видно со Шпицбергена. Да-да, над многим приходится потрудиться, когда поблизости нет магазинов. Чего бы я сейчас не дал за маленькое ведерко масляной краски или, на худой конец, хотя бы жалкой голландской сажи! Ну да какой-нибудь выход в конце концов найдется; пока же мы похожи на двух трубочистов.
В среду вечером убили Харена. Он, бедняга, в последнее время совсем захирел; но когда-то это была хорошая собака, и Иохансену нелегко было с ним расстаться. С грустью глядел он на своего верного спутника, прежде чем отправить его к праотцам, в «охотничьи угодья» – или как там называется место, куда попадают такие ездовые собаки после смерти? Скорее всего, пожалуй, это широкие равнины гладкого льда, где нет ни торосов, ни трещин. Теперь у нас остались всего две собаки: Сугген и Кайфас; мы постараемся сохранить им жизнь как можно дольше, пока они полезны нам.
Третьего дня вечером неожиданно открыли черную вершину к востоку от нас. Рассмотрели ее в подзорную трубу: она совершенно похожа на черную скалу, выступающую из снега. Кроме того, она поднимается надо льдом несколько выше, чем все окружающие торосы. Я смотрел на нее с самого высокого тороса, какой только был по соседству, но так и не мог понять, что это такое. Она кажется мне слишком большой для того, чтобы это мог быть просто черный лед или скопление ила на нагроможденном торосе.
Ничего подобного я никогда не видел прежде. Еще менее вероятно, чтобы это был остров. Ведь мы движемся, а эта вершина, по-видимому, не меняет положения относительно нас – мы видели ее вчера и видим сегодня по-прежнему в том же направлении; к тому же вокруг нее не видно никакого движения или нагромождения льда. Я думал, что вероятнее всего – это ледяная гора
[328].
Лишь только проясняется южный край неба, один из нас направляется твердым шагом к «сторожевой башне» (так назван высокий торос около палатки), то с трубой, то без нее, посмотреть, не видно ли земли; но нет, постоянно все тот же белый горизонт
[329].
Каждый день я обыкновенно совершаю небольшую прогулку по льду вокруг нашей стоянки, чтобы посмотреть, не тает ли снег. Он кажется почти одинаковым; бывают мгновения, когда я вообще сомневаюсь, чтобы снег сколько-нибудь стаял в течение лета. Лучшее, на что мы можем надеяться, кажется мне в такие минуты, – это зимовка где-либо на Земле Франца-Иосифа. Но вот пошел дождь. Все опять полно надеждой, и мы рисуем себе, как чудесна будет осень и зима дома. А благотворный дождь капля за каплей стекает по палатке и падает на лед».
«Среда, 10 июля. Удивительная вещь: теперь, когда у меня есть что записать, и даже кое-что более интересное, чем обычно, у меня нет никакой охоты писать. На меня напало полное безразличие. Страстно хочется лишь одного!.. А перед нами по-прежнему лежит лед, покрытый снегом, по которому невозможно идти вперед!
Но о чем это я хотел рассказать? Ах, да: позавчера мы, подложив под спальный мешок три медвежьи шкуры, устроили себе такую чудесную постель, что проспали, сами того не заметив, целые сутки. Проснувшись, я решил, что шесть часов утра, но когда вышел из палатки, положение солнца показалось как будто странным; поразмыслив немного над этим, я сообразил, что теперь, очевидно, шесть часов вечера и мы, следовательно, проспали 22 часа.
Надо сказать, что последнее время мы спали очень плохо, так как приходилось подкладывать под спальный мешок лыжи, чтобы предохранить себя хоть немного от скапливавшейся на льду под нами талой воды. Лежать на этих лыжах было настоящей пыткой. Намеки на шерсть, сохранившуюся еще кое-где на нижней стороне мешка, не очень-то защищали бока от острых краев лыж.
Благодатный дождь продолжался в субботу весь день и смыл значительную часть снега. Прислушиваться к шуму дождя – одно удовольствие. Чтобы отпраздновать как следует наступление хорошей погоды, решили вечером сварить себе по чашке шоколада. Вообще же в последнее время питаемся изо дня в день только добычей нашей охоты. Сказано – сделано. Шоколад с куском сырого сала оказался чрезвычайно вкусным. Но тут же меня постигло горькое разочарование: я так необузданно радовался этому редкому удовольствию, что вдруг неловким движением умудрился опрокинуть свою чашку. Драгоценный напиток вылился и исчез во льду!..
Пока мы лежали, обгладывая кости, и дожидались второй чашки, которая уже закипала на лампе, вдруг снаружи залаял Кайфас. Нисколько не сомневаясь, что он увидел в воде какого-то зверя, я бросил кость и вскочил, готовый бежать к ледяному торосу, который служил нам наблюдательной вышкой. Но, высунув нос за дверь палатки, я увидел, что прямо на собак идет медведь и уже принюхивается к Кайфасу. Я бросился к ружью стоявшему наготове в снегу возле палатки и выхватил его из чехла.
Между тем медведь остановился, глядя на меня с изумлением. Я нажал курок, пуля прошла сквозь грудь и плечо медведя, и я был уверен, что он не встанет с места. Действительно, он пошатнулся, осел на задние лапы, но потом сделал крутой поворот и бросился бежать. Прежде чем я раскопал в кармане, набитом всякой всячиной, новый патрон, медведь добежал до торосов и оказался вне выстрела.
