Но может, дальше, проезжая лес Арменвиль, прелестные здешние деревни, вроде Фонтенэ-Трезиньи и Ла-Уссе-ан-Бри с их старинными (XIII–XVI веков) церквами, замками и живописными фермами, мы сможем забыть эти грустные страницы эмигрантской истории, тем более что вон впереди показалась уже старинная (XI века), пограничная некогда крепость Розэ-ан-Бри (Rosay-en-Brie)… Этот живописный маленький городок, который спускается террасами к воде по правому берегу речки Йер, славится готической XIII века (с колокольней XII века) церковью Рождества Богородицы. Над центральным ее порталом стиля «пламенеющей» готики – великолепное круглое окно, так называемая роза. От нее, очевидно, и название деревни, но, может, не от архитектурной розы оно пошло, а от настоящих роз: на разведение цветов близ дома здешние крестьяне, даже и намаявшись в поле за день, сил никогда не щадят.
Южный портал здешней церкви более поздний, но тоже не новый – XVI века, а внутри церкви – и в ее нефе и на хорах – поразительное сочетание разного объема колонн и великолепный XVIII века орган. На этом органе каждое лето приезжие музыканты исполняют музыку старинного французского композитора Луи Куперена. Уроженцы Бри, Куперены были целой династией музыкантов (игравших на органе и клавесине) и композиторов. За Луи Купереном (который умер в 1661 году) последовали музыканты и композиторы Шарль, Франсуа I и Франсуа II Великий, который умер в 1733 году.
Городок Розэ-ан-Бри стоял некогда на границе королевских владений и графства Шампань, так что в XVI веке стены, его окружавшие, были оснащены двенадцатью сторожевыми башнями и проездными воротами.
В городке проходила знаменитая ярмарка, принесшая ему процветание. И не забудем о цветах, цветы тоже товар, цветы во Франции не залеживаются на прилавках – здесь ими издавна украшают жизнь.
Свидетельство былого процветания маленького Розэ-ан-Бри – это старинные дома на улице Сен-Жак, на улице де ла Арандери и на Римской улице, великолепные дома XVII века с деревянными балками – «коломбажем» – на кирпичном фасаде, с великолепными воротами, с весьма почтенного возраста арочными столбами. На старинной Римской улице, между прочим, в тридцатые годы XX века один из домов снимала русская православная церковь из Аньера, которая устроила тут храм Воскресения, освященный в 1935 году митрополитом Евлогием, а также Русский дом для престарелых, или, как выражаются эмигранты, старческий дом. Руководила им мать Меланья, к которой вскоре присоединились и другие русские монахини. Сестры тут трудились до конца Второй мировой войны, и только в 1946 году вместе с матерью Меланьей они перебрались в дальний уголок Бургундии, устроив новый русский монастырь на краю леса От, в доме, который был им оставлен в наследство эмигрантами Ельяшевичами. Я, между прочим, живу большую часть года в доме, что стоит неподалеку от этого монастыря, на другом (восточном) конце леса От, и заезжаю в Бюси-ан-От частенько.
Неподалеку от живописного городка Розэ-ан-Бри есть и другие места, которые связаны с воспоминаниями, близкими для всякого русского человека. Здесь, близ деревушки Песи (Pécy), стоял еще и в прошлом веке замок Куртавенель (Courtavenel), от которого остался нынче только окружавший его ров, тот самый, по которому полторы сотни лет тому назад любил плавать в лодке Иван Сергеевич Тургенев. В замке Куртавенель, принадлежавшем семье Виардо, Тургенев бывал с самых 40-х годов позапрошлого века и живал тут подолгу – то со всей семьей Виардо, то в компании одного месье Виардо, с которым они ходили на охоту, так как оба были страстные охотники, и толковали об искусстве, в котором оба знали толк, то вдвоем с супругой месье Виардо, певицей испанских кровей Полиной Виардо-Гарсия, а то и в полном одиночестве, сочиняя здесь что-нибудь по-русски (скажем, «Записки охотника»). Замок этот приводит на память потрясающую русско-французскую историю о том, как молодой, красивый, богатый, талантливый русский аристократ, поэт Иван Тургенев влюбился без памяти в Петербурге в заезжую французскую певицу и мотался за ней по свету до конца своих дней, получая от нее, на паях с другими мужчинами и ее почтенным мужем, лишь крохи любви (вдобавок к пожизненной дружбе ее семейства). Эта история великой и непостижимой любви (была ведь эта певица, по свидетельствам одних, страшна как смертный грех, но при этом, по мнению других, неотразима) тесно связана со здешним уголком Бри и с замком Куртавенель – с их лесами, полями, церквами, с окрестными деревнями. В деревушке Песи, например, Иван Сергеевич Тургенев впервые в жизни увидел французский деревенский праздник и под впечатлением его написал своей возлюбленной Полине длинное изумленное письмо, в котором сравнивал французские, уже идущие на убыль, деревенские обычаи с немецкими. Он писал о странных рединготах, в которые наряжаются здесь деревенские кавалеры, о фальшивящих музыкантах. И все же он очарован был всеобщим весельем, шумной, умытой детворой, негой летнего вечера…
Куртавенель явился свидетелем короткого и, может быть, самого счастливого периода в жизни Тургенева, когда, как он писал другу Боткину, каждый день становился для него подарком. Это было в 1856 году, когда 38-летний Тургенев, приехав из России в Куртавенель после долгой, вынужденной разлуки с Полиной, был вознагражден ее царственной нежностью. Возможно, именно эти счастливые недели увенчались девять месяцев спустя рождением в том же самом Куртавенеле маленького Поля Виардо. Тургенев встретил это событие с восторгом. Вообще письма его, отправленные из Куртавенеля в 1856 году, – совершенно счастливые. Он пишет Льву Толстому: «Мне здесь очень хорошо: я нахожусь с людьми, которых я люблю и которые меня любят…» Совершенно та же фраза в письмах Фету, Боткину, Герцену. Похоже, за это счастье он и расплачивался потом до конца своих дней.
ЗАМОК КУРТАВЕНЕЛЬ РИСУНОК ПОЛИНЫ ВИАРДО
Тургенев писал отсюда письма и своей внебрачной доченьке, младшей Полине, с которой он лишь незадолго до приезда в Куртавенель познакомился в России (у ее мамы-портнихи) и которую привез с собой во Францию…
Но вот прошло еще три года, темпераментная испанка умчалась дальше в поисках новых приключений, и Тургенев, из того же Куртавенеля, где он остался один, «на краешке чужого гнезда», пишет грустные письма графине Ламбер:
«…душа моя грустна. Кругом меня правильная семейная жизнь… для чего я тут, и зачем, уже отходя прочь от всего мне дорогого, – зачем обращать взоры назад?.. Не чувство во мне умерло: нет… но возможность его осуществления».
Сорокалетний Тургенев называет себя «стариком, который еще не разучился любить». Он прожил после этого еще четверть века, по большей части во Франции, прикованный неизбывной любовью все к той же неотразимой и страхолюдной певице, все так же «на краешке чужого гнезда».
Критик Стасов упрекал Тургенева в том, что он, «вечно писавший о любви», никогда «не дошел до изображения страсти». Тургенев отвечал на этот упрек со смирением и достоинством: «Всякий делает, что может. Видно, я больше не мог». По свидетельству сына Льва Толстого Сергея Львовича, отец его неплохо разобрался в этом споре Стасова с Тургеневым и в характере собрата-писателя:
