Наконец критики применения геоэкономических подходов нередко попадают в ловушку оценки геоэкономических результатов по экономическим, а не по геополитическим показателям. Решение президента Картера заморозить иранские активы в ходе кризиса с заложниками было принято вопреки жесткому противодействию министерства финансов и банковского сообщества США, которые уверяли, что этот шаг способен отпугнуть иностранцев от открытия счетов в американских банках. «Уолл-стрит джорнэл» писала: заморозка активов «подпитывает широко распространенное мнение всего мира о том, что наша администрация не слишком заботится о стоимости доллара США и святости принципа частной собственности»
[920]. Бывший сотрудник министерства финансов Роберт Карсвелл, полностью убежденный в крупных затратах, каковые повлекут за собой подобные меры, доказывал, что такие шаги можно предпринимать только после исчерпания «всех возможных вариантов многостороннего сотрудничества», пускай даже это будет означать «радикальный пересмотр американских целей». Лучше так, чем жертвовать принципами. Отказ от односторонних действий может быть «отличным способом защитить доллар, но это не совсем удачный способ продемонстрировать решимость на фоне кризиса с заложниками»
[921].
Даже с четкими правилами обсуждения геоэкономических вариантов (изучение альтернатив, необходимость сбора доказательств в пользу сохранения «основанной на правилах системы» и так далее) политикам во многом придется действовать почти наугад. Наверняка будут непростые случаи, разные люди неизбежно станут по-разному оценивать порог приемлемости. Многие политики, при условии сохранения текущего порядка на основе правил как геополитически выгодного для Соединенных Штатов, посчитают большинство геоэкономических методов, сколь угодно «прибыльных» потенциально, как минимум нейтральными по своему воздействию на эту систему. Приверженность такому взгляду будет сдерживать США гораздо сильнее, чем многие другие государства, особенно в ситуациях кратковременного принуждения; но даже в рамках этой системы остается достаточно пространства для совершенствования геоэкономической модели Америки.
Хотя соображения внешней политики не являлись основными при подготовке соглашений по ТТП и ТТИП, в обоих случаях доводы в пользу внимания к этим соображениям заслуживают того, чтобы к ним прислушаться. Если все сделать правильно, ТТП и ТТИП могут принести США важные геополитические выгоды, но не потому, что американское правительство сформулировало эти цели заранее (геополитические выгоды для США могли бы быть гораздо выше, если бы администрация изначально на них ориентировалась). По одной оценке, ТТП может стоить Китаю не менее 100 миллиардов долларов в год за счет потерянного дохода и сокращения экспорта вследствие неучастия в партнерстве, не говоря уже о последствиях «изгнания» из консорциума, который способен превратиться в ядро будущей системы геоэкономического реагирования на возвышение КНР
[922]. Кроме того, именно в Азии, а не в других регионах мира, экономика и торговля часто воспринимаются как геополитические тактики
[923]. Потому отказ США от заключения этой сделки будет, вероятно, расценен нашими союзниками и противниками как прежде всего геополитический крах и свидетельство отступления США из Азии, о чем неоднократно предупреждал Ли Куан Ю
[924].
Если оценивать сквозь ту же геоэкономическую призму, Трансатлантическое торгово-инвестиционное партнерство США и Европейского союза сулит укрепление безопасности за счет создания экономического альянса, который поможет наладить дипломатические отношения и сформировать международную систему, выгодную для национальных интересов Америки. Экономические выгоды очевидны – ТТИП способно принести мировой экономике к 2025 году до 223 миллиардов долларов, а американский экспорт может увеличиться почти на 124 миллиарда долларов
[925]. Это, безусловно, улучшит общую ситуацию (и, следовательно, проецирование силы) для США и их ближайших союзников. Но ТТИП способно также оказать геополитическое и геоэкономическое воздействие на весь мир. «Если США могут заключить Транстихоокеанское и Атлантическое партнерства, они установят стандарты и откроют доступ на рынок двум третям мировой экономики»
[926]. С точки зрения национальной безопасности эти и другие геополитические преимущества делают ТТП и ТТИП, даже при всех ограничениях, важнейшими условиями проецирования силы США в будущем
[927].
Структурные ограничения
Американская осторожность в отношении использования геоэкономики отчасти носит институциональный характер, отчасти же она вызвана структурными ограничениями. Дело в том, что конкретные геоэкономические инструменты просто лучше подходят одним странам, чем другим. Учитывая существующие структурные реалии, Соединенные Штаты, вероятно, никогда не обретут способность использовать торговлю и инвестиции для достижения целей внешней политики, особенно в краткосрочной перспективе, так сказать, операционально или принудительно. Следовательно, самый важный вопрос заключается не в том, насколько США предрасположены к геоэкономическому применению торговли и инвестиций, а в том, каким образом Америка будет реагировать на увеличение масштабов применения геоэкономических инструментов другими странами (и насколько она к этому готова).
Кибератаки – еще один геоэкономический инструмент, который по совокупности структурных и идеологических причин (достаточно весомых) вряд ли принесет особую пользу США. В странах наподобие России и Китая отсутствуют реальные правовые и общественные ограничения на киберактивность; кроме того, эти страны охотно используют похищенные хакерами данные для получения экономических и геополитических выгод, причем через подконтрольные государству каналы. Соединенные Штаты потратили миллиарды долларов на разработку наступательного кибероружия, но на сегодняшний день применили это оружие в единственном случае (в контексте традиционной военной операции)
[928]. За этим «нежеланием» скрывается озабоченность геополитическими последствиями. Если вспомнить недавний внутренний скандал вследствие выявления доступа АНБ к большим данным, можно сказать, мягко выражаясь, что у Вашингтона возникнут сложности с применением в мирное время кибероружия, которое широко применяется рядом стран, прежде всего Китаем и Россией. Тем не менее президент Обама заявил лидерам американского бизнеса в сентябре 2015 года: «Если мы захотим перейти в наступление, у множества стран появятся серьезные проблемы»
[929].
