Во-вторых, в низовьях Дона и Азовском море ведется хищнический лов рыбы, в том числе молоди осетровых рыб и почти переведшейся белуги. Причем происходит это и в запретных зонах за особую плату охране.
«Начальник охраны вод Донпродкома был отстранен от должности за хищнический лов рыбы в низовьях Дона. Этого господина только отстранили от должности… Прошу Вас назначить расследование обоих дел… Следует не только припугнуть, но и как следует притянуть и почистить за эти безобразия»2.
В эти же дни Ленин получает от наркома юстиции Д.И. Курского письмо с жалобой на решение Малого Совнаркома от 28 ноября о ликвидации существовавшего при Наркомюсте отдела по отделению церкви от государства. С того времени, когда в мае 1922 года Патриарх Тихон формально отошел от дел и переехал в Донской монастырь, а «обновленцы», образовав свое Высшее церковное Управление, переселились в Троицкое подворье, в жизни РПЦ произошло немало событий…
Хотя к лету 1922 года «обновленцев» — не без помощи ГПУ — под держало 37 из 74 архиереев, в том числе такие влиятельные, как митрополит Сергий (Старогородский) и архиепископы Евдоким и Серафим, их победа все-таки оставалась весьма иллюзорной. Пока речь шла о противостоянии авторитету Патриарха Тихона, они кое-как держались вместе. Но когда управление РПЦ перешло в их руки и встал вопрос о дележе постов и должностей, начался идейный и организационный раскол — «раскол в расколе».
В «обновленческой» среде сформировались три течения: собственно «Живая церковь» во главе с В. Красницким, «Союз церковного возрождения» под руководством епископа Антония и «Союз общин древнеапостольской церкви» под началом А. Введенского. И каждое из этих течений претендовало на лидерство1.
6 августа 1922 года «живоцерковцы» провели Всероссийский съезд «белого духовенства» и мирян, избрали свой ЦК и порешили собрать летом 1923 года Поместный Собор для того, чтобы отлучить Тихона от церкви. А до этого предлагалось провести перевыборы в приходских советах. В обращении к мирянам Октябрьская революция признавалась «справедливым судом Божьим за социальные неправды человечества» и прихожан призывали ставить в епархиях лишь тех клириков, которые признавали Советскую власть
969
970.
Однако столь рьяные попытки продемонстрировать лояльность по отношению к власти, как и стремление примирить «теорию классовой борьбы с учением Христа», не встретили поддержки у значительной части духовенства. Да и у миллионов мирян, искавших в церкви духовную опору в это «смутное время», распри иерархов вызывали самые негативные чувства.
И как реакция на радикализм «обновленцев», стали возникать региональные «автокефалии». Так, «Петроградская автокефалия» во главе с епископом Алексием (Симановским), — а после его высылки в Казахстан епископом Николаем (Януше-вичем), — признав Советскую власть и установив контакт с гу-бисполкомом, отказалась подчиняться обновленческому ВЦУ
971.
Мало того, ЕА Тучков, возглавлявший 6 отделение ГПУ по работе «с церковниками всех конфессий», с тревогой докладывал Антирелигиозной комиссии при Политбюро о том, что сторонники Тихона «стали после первого испуга приходить в себя и организовываться…. а в иных местах и действовать, выгоняя обновленцев из епархиальных управлений»
972.
5 сентября П.Г. Смидович направил письмо руководителям ВЦУ митрополиту Антонину и протоиерею Красницкому с предложением «обсудить и преодолеть вопросы возникших разногласий в движении церковного обновления». Призыв подействовал, и к осени 1922 года, как полагает ВЛ. Алексеев, — «все три течения через взаимные компромиссы нашли путь к согласованным действиям по подготовке Поместного Собора, объединившись под началом ВЦУ». Дело дошло до того, что в СНК было направлено предложение — на манер старорежимного Святейшего Синода — придать ВЦУ функции государственного органа «по руководству церковной жизнью»1.
Это предложение поддержки не встретило, но родилась встречная идея: создать специальный государственный орган по делам церкви для наблюдения за всеми культами, а прежний отдел при Наркомюсте упразднить, как слабомощный и неспособный решать новые задачи. На это решение Малого СНК и жаловался Ленину Д.И. Курский.
В этой связи Владимир Ильич и вызвал на 5 декабря члена Малого Совнаркома Г.М. Леплевского. «Я ожидал приема в зале заседаний Совнаркома, — вспоминал Леплевский. — Не прошло и пяти минут, как открылась дверь кабинета и Владимир Ильич, чрезвычайно утомленный, с серым и крайне болезненным лицом, вышел в зал в своей тужурке хаки, подошел ко мне, поздоровался и… попросил подробно изложить ему все мотивы членов Малого Совнаркома и мои личные, легшие в основание решения об упразднении отдела культов Наркомюста.
..Я говорил о том, что процесс отделения церкви от государства должен считаться законченным, что… для охвата новых тенденций, обнаружившихся в делах церкви, потребовалась бы иная, гораздо более мощная государственная организация». Вот тут-то Ленин и произнес — «с тонкой и иронической усмешкой» — ту фразу, которая упоминалась выше: «Что касается утверждения, что процесс отделения церкви от государства завершен, то это, пожалуй, и так; церковь от государства мы уже отделили, но религию от людей, мы еще не отделили».
«Владимир Ильич в спокойных и рассудительных тонах убеждал меня и просил передать всем членам Малого Совнаркома, что такое увлечение революционным максимализмом в иные моменты может оказаться вреднее революционного минимализма (доподлинные слова Владимира Ильича), что такой максимализм есть чаще всего результат государственной неопытности и желания выскочить из неприятной действительности»
973
974.
Решение Малого СНК от 28 ноября было отменено, проблемы взаимоотношений с культами так и остались за маленьким отделом Наркомюста, а вопрос о создании «более мощной государственной организации» по делам религий отпал сам собой. Мало того, решение Политбюро ЦК от 14 ноября о завершении в месячный срок суда над Патриархом Тихоном спустили на тормозах. А когда к этому вопросу вернулись в январе 1923 года, то Антирелигиозная комиссия сняла с Патриарха обвинения в связи с белогвардейскими организациями и эмигрантским Карловацким Собором1.
