Зи запретил мне помогать ему.
Дядюшка Майк велел не соваться в это дело.
Но я никогда не слушалась приказов — спросите кого угодно.
Тим посмотрел на меня, и я поняла, что он впервые увидел во мне личность.
Я спросила, где он научился валлийскому, и он оживленно принялся рассказывать.
Как все, у кого мало друзей, он не владел искусством общения, но был умен и при этом одержим и забавен. Огромные познания и очарование Сэмюэля заставили Тима замкнуться. Но благодаря Некоторому подбадриванию и, пожалуй, двум стаканам пива Тим расслабился и бросил попытки произвести на меня впечатление. Но прежде чем я это поняла, я обнаружила, что совсем забыла о своих тайных намерениях и увлеклась спором о сказаниях о короле Артуре.
— Все эти истории исходят от двора Элеоноры Аквитанской
[37]
, — убежденно говорил Тим. — Они должны были научить людей цивилизованному поведению.
Кто-то в другом углу громко, но фальшиво пропел: «Король Луи был французским королем до ре-во-лю-ции!»
— Конечно, — сказала я. — Например, как обмануть мужа с его лучшим другом. Или что единственный способ найти любовь — адюльтер. Ах, эта добродетель цивилизованных.
Тим улыбнулся моей шутке, но вынужден был подождать, пока вся толпа не проорала:
— Вей холл эвей, хол эвей Джо!
— Конечно, нет, — сказал он, — но все же люди должны стараться самосовершенствоваться и поступать правильно.
— Но потом ему отрубили голову и приняли конституцию!
Пришлось поторопиться, чтобы успеть сказать раньше, чем грянет хор:
— Например, спать с сестрой и самому вызывать свое падение.
— Вей холл эвей, хол эвей Джо!
Он раздраженно фыркнул.
— Сюжет о короле Артуре во всем Артуровом цикле не единственный и даже не самый важный. Более популярными были Парсеваль, Гавейн и с полдесятка других.
— Ну хорошо, — сказала я. Мы постепенно привыкали друг к другу, и музыка перестала нам мешать. — Согласна, героические деяния описаны достойно, но то, как рисуют женщин, полностью соответствует тогдашнему мнению церкви. Женщина уводит мужчину с праведного пути и предаст тебя, как только ты ей доверишься. — Он начал что-то говорить, но я еще не высказала мысль и не стала останавливаться. — А женщинц-то не виноваты — они так поступают по врожденной слабости.
На самом деле я знала, что это вздор, но мне нравилось дразнить его.
— Это упрощение, — горячо сказал он. — Может быть, популярная версия, которая пересказывалась в середине двенадцатого века, в основном игнорирует женщин. Но почитайте оригинальных авторов вроде Гартмана фон Ауэ или Вольфрама фон Эшенбаха. Их женщины реальные личности, а не просто отражение церковных идеалов.
— Эшенбах — согласна, — сказала я. — Но фон Ауэ — нет. Его «Ивейн» — роман о рыцаре, который отказался от приключений из любви к жене и должен за это заплатить. Поэтому он освобождает женщин, чтобы вернуть себе подлинно мужской статус. Пф! Ни одна из этих женщин не в состоянии освободиться сама. — Я помахала рукой. — И вы не можете отрицать, что весь артуровский цикл основан на истории короле Артура, который женится на самой прекрасной в мире женщине. А она спит с его лучшим другом — и тем самым приводит к гибели двух величайших рыцарей и вызывает падение Камелота, точно так же как Ева вызвала грехопадение человека. Дева Мэрион спасается от сэра Гая Гисборна; она убегает, убивает оленя и обманывает Робина, переодевшись мужчиной
[38]
.
Он рассмеялся, и этот привлекательный звук как будто удивил его самого не меньше, чем меня.
— Ладно. Сдаюсь. Гиневра была неудачницей.
Его улыбка медленно погасла, он посмотрел за меня
Сэмюэль положил мне на плечо руку и склонился ко мне.
— Все в порядке?
Голос его звучал чуть напряженно, и это заставило меня повернуться и с опаской посмотреть на него.
— Я пришел спасти тебя от скуки, — сказал он, глядя на Тима.
— Мне не скучно, — заверила я, похлопав его по руке. — Иди пой.
Тогда он посмотрел на меня.
— Иди, — твердо сказала я. — Тим меня развлекает. Я знаю: у тебя мало возможностей поиграть с другими музыкантами. Иди.
Сэмюэль не из тех, кто выставляет свои чувства напоказ. Поэтому он застал меня врасплох, когда наклонился и поцеловал в губы. Начинался этот поцелуй, конечно, ради Тима, но так было очень недолго.
Однажды Сэмюэль сказал, что, когда живешь долго, есть время попрактиковаться.
От него пахло Сэмюэлем, чистотой и свежестью, и, хоть он давно не был в Монтане, — домом. Гораздо лучше, чем одеколон Тима.
И все же… все же…
Только сегодня днем, разговаривая с Хани, я признала, что у моих отношений с Сэмюэлем нет будущего. И это признание прояснило еще кое-что.
Я любила Сэмюэля. Любила всем сердцем. Но не хотела навсегда связывать с ним свою жизнь. Даже не будь Адама, я чувствовала бы то же самое.
Почему же я так долго этого не признавала?
Потому что Сэмюэль нуждался во мне. За пятнадцать лет, отделявших тот день, когда я убежала от него, прошлой зимы, когда я снова его увидела, что-то в Сэмюэле сломалось.
Старые вервольфы очень уязвимы. Многие сходят с ума, и их приходится убивать. Другие чахнут, отказываются есть — а голодный вервольф чрезвычайно опасен.
Сэмюэль по-прежнему все говорил и делал правильно, но иногда мне начинало казаться, что он следует какому-то сценарию. Как будто думает, что вот это меня тревожит, или об этом следует позаботиться, и начинает действовать, но недостаточно энергично или с небольшим опозданием. А когда я в обличье койота, острое чутье говорит мне, что Сэмюэль нездоров.
Я до смерти боялась, что, если скажу ему, что никогда не приму его в качестве пары, он уйдет куда-нибудь и умрет.
Отчаяние заставило меня ответить на его поцелуй чересчур страстно.
Я не могу потерять Сэмюэля.
Он с легким удивлением во взгляде оторвался от меня. В конце концов, он ведь вервольф: он, несомненно, учуял мою печаль. Я протянула руку и коснулась его щеки.
— Сэм, — сказала я.
Он очень важен для меня, и я его потеряю. Сейчас или позже, когда погублю нас обоих, выбираясь из мягкой заботы, которой он меня окружил.
У него было торжествующее выражение, но оно сменилось более мягким, когда я произнесла его имя.
