Джул догадалась об этом давно, еще задолго до того, как Имми назвала ей свое имя, данное при рождении, и прежде чем Брук Лэннон появилась в доме на Мартас-Винъярде.
Это было Четвертого июля
[31], вскоре после того, как Джул впервые приехала погостить у нее на острове. Имми отыскала рецепт теста для пиццы, выпекаемой на открытом огне, и возилась с дрожжами на кухне. Она пригласила друзей и еще каких-то знакомых, которых встретила пару дней назад на фермерском рынке. Гости сидели за столом, наслаждались вкусной едой, веселились, но захотели уйти пораньше.
– Давайте поедем в город на фейерверк, – предложили они. – Такое зрелище нельзя пропустить. Собирайтесь.
Джул знала, что Имоджен ненавидит толпу и многолюдные мероприятия. Она жаловалась, что за чужими головами ничего не видит, да и шум ее утомлял.
Однако Форреста это ничуть не смутило. Он сел в машину с гостями, перед этим заскочив на кухню только для того, чтобы стащить из шкафчика коробку печенья.
Джул из солидарности с подругой никуда не поехала. Они с Имми оставили грязную посуду уборщику, а сами переоделись в купальники. Джул сняла крышку с гидромассажной ванны в саду, а Имми принесла высокие стаканы с сельтерской водой с лимоном.
Какое-то время они сидели в тишине. В вечернем воздухе разливалась прохлада, и от воды поднимался пар.
– Тебе здесь нравится? – спросила наконец Имми. – В моем доме? Со мной?
Джул нравилось, так она и сказала. Когда Имми выжидающе посмотрела на нее, Джул добавила:
– Каждый день у меня действительно есть время смотреть на небо и ощущать вкус еды. Есть место, где можно расслабиться. Ни работы, ни ожиданий, ни взрослых.
– Мы сами взрослые, – запрокидывая голову, сказала Имми. – Во всяком случае, я так думаю. Ты, я и Форрест, мы все взрослые люди, и это так здорово. Упс! – Она наклонила стакан, и сельтерская вода пролилась в ванну. Имми принялась гоняться за тремя медленно тонущими ломтиками лимона, пока не выловила их. – Это хорошо, что тебе здесь нравится, – сказала она, когда достала последнюю дольку, – потому что рядом с Форрестом я чувствую себя… одиноко. Не могу это объяснить. Может, причина в том, что он пишет роман, или просто потому, что он старше меня. Но мне спокойнее, когда ты здесь.
– Как ты с ним познакомилась?
– В Лондоне я занималась на летних курсах вместе с его двоюродным братом, и однажды, когда пила кофе в «Черной собаке», узнала его по фотке из Instagram. Мы разговорились. Он приехал на месяц, поработать над своей книгой. Никого не знал. В общем, как-то так. – Имми провела пальцами по поверхности воды. – А что у тебя? Встречаешься с кем-нибудь?
– В Стэнфорде были какие-то парни, – ответила Джул. – Но они остались в Калифорнии.
– Какие-то парни?
– Трое.
– Три парня – это круто, Джул!
Джул пожала плечами.
– Я не могла решить, кого выбрать.
– Когда я поступила в колледж, – призналась Имми, – Вивиан Абромовиц пригласила меня на вечеринку Студенческого союза цветных. Помнишь, я рассказывала тебе про Вивиан? Так вот, ее мама – американка китайского происхождения, а отец – корейский еврей. Она рвалась на эту вечеринку, потому что туда должен был прийти парень, в которого она по уши втрескалась. Я немного нервничала из-за того, что буду там единственной белой, но все получилось отлично. Неловкость вызвало лишь то, что все оказались чересчур политизированными и с амбициями. Много говорили о митингах протеста, обсуждали философскую литературу и фильмы Гарлемского ренессанса
[32]. Представляешь, на вечеринке! Где надо танцевать! Я просто ошалела. Скажи, в Стэнфорде бывали такие гулянки? Без пива, и чтобы все сплошь интеллектуалы?
– В Стэнфорде греческая система
[33].
– Хорошо, допустим. В любом случае, высокий темнокожий парень с дредами, очень симпатичный, подкатил ко мне с вопросом: «Ты училась в Гринбрайаре и не читала Джеймса Болдуина
[34]? А как насчет Тони Моррисон
[35]? Тебе следует почитать Та-Нехизи Коутса»
[36]. На что я сказала: «Привет тебе! Я только что поступила в колледж. И еще никого не читала!» Тут ко мне подскочила Вивиан: «Брук прислала эсэмэску, пишет, что она сейчас на другой вечеринке, с диджеем, и там же вся сборная по регби. Может, рванем туда?» Я очень хотела пойти на вечеринку с танцами. И мы сбежали. – Имми ушла с головой под воду и тотчас вынырнула.
– А что стало с тем высокомерным парнем?
Имми рассмеялась.
– Айзек Тапперман. Из-за него я и рассказываю эту историю. Я встречалась с ним почти два месяца. Вот почему я помню имена его любимых писателей.
– Он был твоим парнем?
– Да. Он писал мне стихи и оставлял их на моем велосипеде. Мог заявиться часа в два ночи и сказать, что скучает по мне. Но и давил на меня, конечно. Он вырос в Бронксе, учился в «Стайе» и был…
– Что такое «Стай»?
– Государственная школа для одаренных детей в Нью-Йорке. У Айзека было множество идей о том, кем я должна стать, что мне следует изучать, что меня должно волновать. Ему хотелось выглядеть мудрым взрослым парнем, который просвещает необразованную девушку. И мне это льстило, но иногда и очень утомляло.
– Выходит, он чем-то похож на Форреста.
– Что? Нет. Я была так счастлива, когда встретила Форреста, потому что он был полной противоположностью Айзека. – Имми произнесла это решительно, словно не сомневалась в правоте своих слов. – Я нравилась Айзеку, потому что была невежественна, и это означало, что он мог меня учить, верно? Так он чувствовал себя мужчиной. И он действительно знал многое, чему меня не учили или чего я даже в жизни не испытывала и вообще. Но потом – по иронии судьбы – его стало бесить мое невежество. И в конце концов, после того как Айзек расстался со мной, что меня очень угнетало, я приехала на Мартас-Винъярд и в один прекрасный день подумала: К черту тебя, мистер Айзек. Не такая уж я дремучая. Просто я разбираюсь в том, что ты отвергаешь как неважное и бесполезное. Разве это не так? Я хочу сказать: да, я не понимала внутренний мир Айзека. Он очень глубокий, но все время, пока мы общались, я чувствовала себя бестолковой пустышкой. Его жизненный опыт казался мне слишком сложным, к тому же он был на год старше меня, увлечен своей учебой, литературным журналом и прочей хренью, ему светило большое будущее, а я попросту смотрела на него снизу вверх широко раскрытыми глазами. И это то, что ему нравилось во мне. И за это же он меня презирал. А потом мне показалось, что я беременна, – продолжала Имми. – Только представь себе, Джул. Я – приемный ребенок. И вдруг сама беременна ребенком, которого, возможно, придется отдать на усыновление. Или убить абортом. Его отец – парень, которого мои родители отвергли бы при первом же знакомстве из-за цвета кожи и прически, и я понятия не имею, что делать, поэтому всю неделю прогуливаю учебу и читаю в Интернете чужие истории абортов. Но наконец у меня все-таки начинаются месячные, и я отправляю сообщение Айзеку. Он бросает все дела, приезжает ко мне в общежитие – и объявляет, что расстается со мной. – Имми закрыла лицо ладонями. – Мне никогда не было так страшно, как в ту неделю, – призналась она. – Когда я думала, что во мне живет ребенок.
