Многочисленные снимки показывали Киру в обнимку с автором перформанса, знаменитым акционистом, чье плоское, не имевшее формы лицо было словно подернуто игольчатым ледяным узором, какие бывают на окнах. Мелкие белые шрамы были побочным продуктом современного искусства: акция заключалась в том, что художник перед камерой медленно резал себе пустые щеки, лоб, подбородок разными бытовыми острыми предметами, которые он любовно называл своими шахматами – будучи при этом голым, не считая винтажного мясницкого фартука в аутентичных пятнах, серых и бурых, поверх которых выразительно капала собственная его, художника, розоватая влага. Во время фестиваля, неотразимо впечатленный гостьей из загадочной России, акционист анонсировал новый радикальный арт-проект: объявил, что отрежет себе русской пилой Druzba ровно столько от левой ноги, сколько недостает у прекрасной Kirochka.
«Я, как могу, пытаюсь отговорить Дитера, – писала Кира Ведерникову. – Дитер хочет, чтобы я тоже участвовала в акции. Чтобы я стояла рядом в подвенечном платье и на меня брызгало. Я не хочу. По-моему, это нехорошо по отношению к настоящим инвалидам. У нас ведь нет выбора. У нас все серьезно. Валерка настаивает, чтобы я соглашалась. Потому что это большие деньги в качестве гонорара, их можно потратить на протезы, на реабилитацию. Для многих людей. Валерка почти всегда бывает прав, но мне все равно не нравится. И Дитера очень жалко».
Ближе к концу декабря, когда по всей Москве, расплываясь в сыром снегопаде, уже бежали огоньки, стало понятно, что на праздники Кира домой не вернется. Из Германии она зачем-то на четыре дня слетала в Израиль, а потом сообщила, что направляется в Швейцарию кататься на горных лыжах. «Здесь очень дорогие курорты, особенно в сезон, – написала она в своем интернет-дневнике. – Мне даже совестно тратить на себя такие деньги. Но я хочу ободрить всех ампутантов и показать, что нет ничего невозможного. Я на лыжах каталась только в школе на уроках физкультуры. Еще на двух ногах. Теперь я собираюсь кататься по трассам средней сложности. Это моя миссия на зиму. Посвящаю ее любимым друзьям». Сообщение сопровождалось до болезненности яркими снимками, где Кира стояла на крупнозернистом, синими плотными тенями разлинованном снегу, ее великанские лыжные сапоги и дутый алый костюм напоминали экипировку астронавта, над непокрытой, кудлатой ее головой простирались космически-лиловые слои атмосферы, и маленькое солнце лучилось на каменном зубе горы, точно драгоценный камень.
Что мог поделать Ведерников? Все было хорошо, только теперь на тренировках иногда побаливало сердце. Купленный для Киры новогодний подарок, плюшевый мамонт с жестким коричневым чубчиком и похожими на бананы забавными бивнями, валялся на каких-то увядших тряпках в покинутом инвалидном кресле. Конечно, Ведерников мог бы сам полететь в Швейцарию – попросить денег у матери или просто взять из своих, за последнее время как-то утративших фатальный магнетизм и тихо распадавшихся в комоде на отдельные пожелтелые конверты. Никакого подарка так и не было куплено обманувшейся Лиде, время ушло, время продолжало идти, и Кира Ведерникова к себе не звала.
xii
Женечку она в Швейцарию, собственно, тоже не приглашала. Но Женечка, человек серьезный, ни в каком таком особом приглашении и не нуждался.
Он, собственно говоря, подумывал жениться. Конечно, не все так быстро: следовало еще осмотреться, понять, что такое этот Мотылев, который всюду таскается за Кирой, на Женечку смотрит тускло, пожевывая изнутри щеку, а от Кириных контрактов берет большой, прямо скажем, великоватый процент. Если выяснится, что Мотылев и Кира спят вместе, тогда предстоит агента аккуратно отогнать, не слишком грубо, но убедительно. Для этого у Женечки имеется специальный человек, неприметный, чистоплотный, на голове вроде как женский паричок, хотя волосы свои, зовут Андрюша, фамилию никому знать не обязательно. Андрюша применяет силу и застращивание ровно в меру, так, чтобы и результат был достигнут, и полиции не пришлось бы поневоле напрягаться.
Кольцо с лукавым бриллиантом, купленное некогда для Ирочки с большой скидкой и потому до сих пор вызывающее приятные чувства, Женечка пока что оставил дома. Для новогоднего подарка он приобрел симпатичные сережки с каплями аквамаринов, вроде тех, что Кира носит в студию, только золотые и в два раза больше. Некоторая проблема возникла с букингом: Женечка хотел взять на курорте скромный номер, как наставлял его Сергей Аркадьевич, но гостиницы оказались переполнены, пришлось бронировать люкс. Так или иначе, восемнадцатого декабря он, оглушенный ранним подъемом, с коричневым вкусом кофе во рту, загрузился в самолет.
Нет, он не собирался упускать очень хороший вариант, просто потому что ни один из хороших вариантов, будь то перепродажа несколько просроченной, интимный женский душок испускающей рыбы или операция на три кульбита с какими-то страшно античными, на кривые лепешечки похожими монетами, не был Женечкой упущен. Кира представлялась вариантом почти идеальным. Во-первых, женитьба на одноногой девушке есть само по себе доброе дело и греет Женечке душу. Во-вторых, Кира имеет здоровую, свежую внешность, особенно Женечке нравятся округлые плечи и натуральный сливочный цвет ее лица. В-третьих, Кира, как и сам негодяйчик, все время делает добро и одновременно делает деньги: они вдвоем отлично сработаются.
Если говорить в целом, в жизни при ампутанте Женечка улавливал некую благую выгоду, защиту от покушений рока. Он чуял всеми своими душевными потемками, что всякий инвалид продуцирует около себя особую зону, обладающую неевклидовыми свойствами, и любой человек, в этой зоне проживающий, повышает свою ценность вдвое. Ценность собственной персоны Женечка любил, всячески о ней пекся, готов был и хлопотать, и платить. Он наметил было себе для жизни дядю Олега, но тот, хотя и помягчел в последнее время и даже допускал со стороны Женечки разумную о себе заботу, все-таки был по-прежнему опасен. Женечке совсем не нравилось, как он вдруг расходился, даже разбе́гался, взял моду возникать там, где его не ждешь. Если честно, дядю Олега не очень-то любят в съемочной группе, только школьные училки, эти накрашенные поперек морщин древние страшилища, продолжают его защищать. Совсем не то Кира. Ее все просто обожают, все хотят быть к ней поближе, чтобы подняться в цене. Он, Женечка, твердо намерен занять львиную часть освещенного ею пространства – и уж потом он сможет, например, получше сушеного Мотылева вести все Кирины контракты, незачем будет столько платить агенту. Инстинкт подсказывал негодяйчику, что у Киры есть некий специальный иммунитет, иными словами, ей можно все. Негодяйчик предвидел и предвкушал, как расширится поле его околозаконной деятельности под ее, можно сказать, сакральным покровом. А дядя Олег – ну какой он святой? Просто озлобленный псих, вечно сзади измятый и с мелом на спине, сам уже не помнящий, чего ради, спасая кого-то, прыгнул.
В Женеве негодяйчику показалось совсем не комфортно. Хлестал мокрый ветер пополам с дождем, крепкий зонт рвался и гудел, знаменитое озеро, куда Женечка все-таки поперся, тонуло во мгле, где развешивал свои растрепанные ярусы тот самый, как бишь его, знаменитый фонтан. Под ногами у Женечки хрупало, припаркованные на набережной европейские мелкие машинки обросли от крыш и до колес словно бы косматыми белыми козлиными шкурами, полотнища сосулей на проводах между фонарями напоминали развешенное на веревках мерзлое белье.
