Когда проступили очертания каюты, он тихонько встал, смысла
нет пытаться заснуть снова, глухим две обедни не служат, уже сказано было, а
если не понял, сам дурак…
Виктория тихо сопела, уткнувшись лицом в край подушки, он
тихонько поправил, сопение прекратилось, и, ступая на цыпочках, выбрался наверх
на палубу.
За столом в кресле полулежал Мрак и смотрел на пока еще
темное на западе небо, зато на востоке намечается бледный рассвет, волны серые,
свинцовые, передвигаются с неспешностью пасущихся бизонов. Воздух все так же
чист, свеж, с приятной приправой морской соли и йода.
Мрак с укоризной в глазах покачал головой. Зачем ложиться
спать, если встаешь еще более бледным и осунувшимся?
— Черти приснились? — осведомился он
язвительно. — А ты в самом большом котле, да?.. А правозащитники дровишки
в огонь подбрасывают…
— Если бы, — буркнул Олег.
— А что, бывает и хуже?
— Бывает.
— Что, к примеру?
— Новая картина мира, — ответил Олег
нехотя. — Помнишь, как было… не по себе? Сейчас я тоже, похоже… с разгона
лбом в дерево.
Мрак ахнул, от возмущения пошел зелеными пятнами, покрылся
титановой броней, хмуро заблестевшей на солнце, даже на миг исчез,
превратившись в облачко диффузного газа. Через наносекунду снова в кресле все
такой же небрежный, одной рукой почесывает волосатую грудь, другой почти
элегантно держит огромной лапищей фужер из тончайшего венецианского стекла.
Отпил глоток, в задумчивости посмотрел на фужер, тот послушно превратился в
золотой кубок старинной работы, по ободку мелкие рубины, выпуклые вензеля и
драконы задвигались по бокам, устраиваясь покрасивше, но все мешали друг другу,
и затейливый кубок превратился в обычный граненый стакан. Мрак допил вино, но
по-прежнему молчал.
— Сам дурак, — сердито ответил Олег. — Даже
не понимаешь, о чем я, волчара, а гавкаешь!
— Волки не гавкают, — хладнокровно заметил
Мрак. — Даже лаять не умеют.
— Вот видишь, даже лаять не умеешь, а туда же — в
критики.
Мрак буркнул:
— Ну так о чем? Скажи мне, серому.
— Вот именно, что серый. В любом из смыслов!
Мрак, усмехнулся, Олег торжествует, уловил некий подтекст,
для его близкого к абсолютному нулю чувства юмора это достижение, повторил
благодушнее:
— Я говорю, не рано ли лбом в дуб? Мы только-только
вошли в огромную комнату… имя которой — Вселенная! Стены ее — хрен знает где! А
ты уже ухитрился, это?.. Да где ты нашел дуб?
Олег с пренебрежением отмахнулся:
— Да что мне Вселенная? Так, огромная комната, где
кое-где разбросаны игрушки… И кто-то будет играть в них, ну там звездные войны,
звездные короли, звездные империи и прочая фигня для безнадежно впавших в
детство… Есть люди, что не взрослеют. Не из-за юности души, как говорят, а по
причине скудоумия. Бедности ума, это я тебе для доступности. Меня же волнует,
страшит и бесит вселенная, что внутри нас! Не сломав там одну из стен, разве я
проломился бы в эту простую вселенную?
Мрак хмыкнул, глаза стали задумчивыми. Граненый стакан начал
было снова превращаться в более привычный королевский кубок, Мрак успел
покоролевствовать и по Европе, и по Востоку, но стенки оставались прозрачными,
вино из золотистого превратилось в пурпурное, богатого оттенка, затем кубок
застыл, Мрак явно вспомнил, что он уже не в крестовом походе.
— Ну-ну, — сказал он с интересом, в голосе
прозвучала настороженность. — В чем-то ты, рыжий, прав. В той части, что
стенки вселенной внутри нас весьма и весьма… Я тоже чуть голову не повредил,
пока проламывался.
— Помню, — ответил Олег угрюмо. — Но сейчас
вообще не стены, а… горы, наверное.
— Ты целые планеты разносишь взмахом своих длинных
ресниц, — сказал Мрак и добавил: — А зачем тебе такие длинные? Не стыдно?
Как у девицы.
— У меня такие с детства, — огрызнулся
Олег. — Как будто ты раньше не видел!
— Правда? — удивился Мрак. — Вот уж не
присматривался… Извини, я больше замечал, как растет твоя мускулатура. У тебя
руки были как два червяка. Только не дождевых, те хоть красные, а у тебя были
совсем белые, как у подкоряжного тритона.
— Мрак, — сказал Олег, — не уводи в сторону!
Да, мне страшно. Но я еще не начинаю. Так, пытаюсь пока осмыслить.
Мрак с удовольствием задвигался, устраиваясь в кресле, потом
сообразил, что пусть лучше кресло двигается и меняет форму, обтекая его задницу
и спину поудобнее, снова наполнил граненый стакан, теперь уже стакан, не кубок,
увеличив его до размеров детского ведерка.
— Осмыслить, — произнес он с чувством, — это
хорошо. Сам люблю мыслить! Особенно про баб! Ты каких предпочитаешь: худых или
толстых?.. Ладно-ладно, не сердись, я только хотел сказать, что для сомышления
ты подобрал надежного сомысленника.
Олег отмахнулся:
— Да, конечно. Еще бы… Не понимаю, зачем пьешь? Все
равно не пьянеешь.
— А для удовольствия, — ответил Мрак
благодушно. — Выпьешь ведерко-другое, на душе полегчает, как будто сделал
что-то богоугодное. Олег, а может, больше нет стен? Ты только вдумайся, что мы
сотворили!.. Мы же не только себе открыли Вселенную, мы открыли ее людям! Ум за
разум заходит, когда пытаюсь представить не то, сколько в ней звезд, а сколько
хотя бы галактик!.. Олег сказал с отчаянностью в голосе:
— У меня тоже. Но это говорит только о нашем молодом
мозге. У нас он все еще детский. Нет, даже младенческий. У тебя так и вовсе
эмбрионный. Нам бы еще играть, а не взрословствовать, потому и первая мысль о
звездных войнах, империях, световых мечах и рыцарских конях из железа,
управляемых компьютерами! Но едва я как бы отстраняюсь от попыток понять
Вселенную, хотя все же каким-то образом о ней думаю, тогда внутри меня кто-то
ласково гладит по головке и говорит отечески, мол, потерпи, вот подрастешь,
откроешь все тайны…
Мрак распахнул глаза шире, вид у Олега несчастный, он словно
признается в самом большом поражении в жизни.
— Ты чо, — сказал он с интересом, — к
внутреннему голосу прислушиваешься? Да он такого насоветует! Хошь, расскажу
случай…
— Не надо, — возразил Олег с торопливостью, —
ты уже рассказывал!
— Да это другой случай. Вот недавно случился…
— Не надо, — сказал Олег. — Не надо, вот и
все. Со мной другое, без твоих хохмочек. У меня впереди всех чувств идет ум. Он
все проверяет, оценивает, решает, а уж потом иду я сам. Чувства чаще всего
заводят в болота, а ум… это ум! С ним все понятно.
Он остановился, не то набирая воздух, не то вычленяя из
хаоса мысль, Мрак подбодрил весело:
— А теперь что? Столько тысяч лет топтал и пинал
чуйства, а теперь решил к ним присмотреться?
