– Нет, стоят. Бездельничают, – неодобрительно комментирует Тобиас. – Молодежь.
Он считает, что все молодые люди – ленивые иждивенцы, которым следовало бы идти работать. Он никак не может усвоить, что рабочих мест на всех не хватает. Он говорит, что если рабочих мест нет, пусть те, кому нужна работа, их создадут.
– Сколько их там? – спрашивает Вильма. Если десяток или чуть больше, то ничего серьезного.
– Человек пятьдесят, – отвечает Тобиас. – У них плакаты. Не у полицейских, у других. Теперь они пытаются не пропустить грузовик из прачечной. Смотрите, они становятся прямо перед ним.
Он забыл, что посмотреть она не может.
– А что на плакатах? – спрашивает она. Не пускать грузовик из прачечной – очень жестоко с их стороны: сегодня день, когда меняют постельное белье – во всяком случае, тем, кто не нуждается в частой смене белья и клеенке на матрас. По слухам, в крыле усиленного ухода постели перестилают чаще, дважды в день. «Усадьба «Амброзия» – недешевое место, и родственники будут очень разгневаны, обнаружив у любимой бабушки язвы и пролежни. Родственники хотят, чтобы уровень обслуживания соответствовал оплате – во всяком случае, они так говорят. На самом деле, скорее всего, они хотят, чтобы старая клюшка поскорей убралась на тот свет, причем не по их вине. Тогда они смогут навести порядок, собрать остатки состояния покойного или покойной – наследство, объедки, останки – и сказать себе, что все это принадлежит им по праву.
– На некоторых плакатах изображены младенцы, – отвечает Тобиас. – Пухлые, улыбающиеся младенцы. А на других написано: «Пора на выход».
– «Пора на выход»? – повторяет Вильма. – Младенцы? Что все это значит? У нас тут не роддом.
Даже наоборот, ядовито думает она: здесь уходят из жизни, а не входят в нее. Но Тобиас не отвечает.
– Полицейские проложили дорогу фургону с бельем, – говорит он.
Хорошо, думает Вильма. Всем поменяют постели. Хоть вонять не так будем.
Тобиас уходит вздремнуть перед обедом – в полдень он вернется, чтобы сопроводить ее в столовую. После нескольких неудачных попыток, смахнув на пол доску для сыра, Вильма наконец нащупывает и включает радиоприемник, стоящий на кухонном рабочем столе. Это специальный приемник для слабовидящих – из кнопок у него только выключатель и верньер настройки, а сам он заключен в нескользящий, водонепроницаемый пластиковый корпус цвета лайма. Еще один подарок от Элисон, живущей на Западном побережье, – она все время беспокоится, что недостаточно делает для матери. Она, конечно, приезжала бы чаще, но у нее дети, близнецы-подростки с проблемами (неназываемыми), и ответственная работа в крупной международной бухгалтерской фирме. Вильма решает, что надо сегодня позвонить дочери, известить ее, что мать еще жива. Элисон обязательно заставит близнецов поговорить с бабушкой. Какими нудными, должно быть, кажутся им эти разговоры. Но это естественно – они и ей самой кажутся нудными.
Может быть, про забастовку, или что оно там, скажут в программе новостей. Вильма послушает ее за мытьем посуды – она еще справляется с мытьем посуды, если не торопится. Если разобьется что-нибудь стеклянное, придется вызывать помощь по интеркому и ждать прихода Кати, ее личной уборщицы по вызову. Катя заметет осколки, непрестанно охая и причитая со славянским акцентом. Осколки стекла бывают очень острыми, и Вильме не стоит рисковать, вдруг она порежется – тем более она что-то подзабыла, в каком ящике в ванной у нее лежит лейкопластырь.
А кровяные пятна на полу создадут у руководства нежелательную картину. Люди, заправляющие «Усадьбой», не верят, что Вильма может самостоятельно себя обслуживать; они только и ждут предлога, чтобы запихнуть ее в крыло усиленного ухода и наложить лапу на мебель, которую она себе оставила, на ее хороший фарфор и столовое серебро. Все это они продадут, чтобы поддержать прибыльность «Усадьбы». Таковы условия подписанного Вильмой договора: плата за попадание в «Усадьбу», цена комфорта, цена безопасности. Плата за то, чтобы не быть обузой. Вильма оставила себе два предмета мебели – секретер и туалетный столик, последние реликвии ее уже не существующего имущества. Остальное она отдала своим троим детям, хотя им ее вещи были ни к чему – не в их вкусе, и они наверняка засунули все это куда-нибудь в подвал, но выразили почтительную благодарность.
Из радиоприемника несется бравурная музыка, бодрый диалог ведущего и ведущей, опять музыка, погода. Волна жары на севере, затопление на юге, снова торнадо. Ураган направляется к Новому Орлеану, другой треплет Восточное побережье континента, обычное дело в июне. А в Индии все наоборот: муссоны не пришли, и существует опасность неурожая и голода. В Австралии все еще держится засуха – хотя в районе Кэрнса, наоборот, потоп, и крокодилы вторгаются на улицы города. В Аризоне лесные пожары, и в Польше тоже, и в Греции. Но здесь, у нас, все хорошо – самое время отправиться на пляж, насладиться солнышком, но не забывайте про крем от загара, и к тому же следите за грозовыми очагами, которые могут образоваться позже. Хорошего вам дня!
А вот и главный блок новостей. Переворот в Узбекистане; стрельба в торговом центре в Денвере, стрелок (без сомнения, сумасшедший) убил нескольких человек и сам был убит снайпером. Третью новость Вильма слушает внимательно. Толпа людей в масках младенцев подожгла дом престарелых на окраине Чикаго; то же самое произошло недалеко от города Саванна в штате Джорджия, и третий подобный инцидент случился в Эйкроне, штат Огайо. Один из домов престарелых был государственный, но два других – частные, со своей охранной службой, с весьма небедными обитателями (из которых кое-кто превратился в угольки).
Комментатор говорит, что это не совпадение. Это координированные поджоги: ответственность за них взяла на себя группа, именующая себя «Нащерет», заявление группы опубликовано на сайте, владельцев которого власти сейчас пытаются установить. Комментатор сообщает, что семьи погибших пожилых людей, разумеется, в шоке. Следует интервью с рыдающим родственником, неспособным членораздельно изъясняться. Вильма выключает радио. Про сборище у въезда в «Усадьбу «Амброзия» ничего не сказали – видимо, у него масштабы не те, и к тому же здесь еще ничего не случилось.
«Нащерет» – так это прозвучало для Вильмы. Дикторы не сказали, как название движения пишется по буквам. Она попросит Тобиаса посмотреть новости по телевизору – он утверждает, что терпеть не может это занятие, но сам вечно смотрит – и рассказать ей поподробнее. Она игнорирует пляски человечков вокруг микроволновки – на сей раз они в розовом и оранжевом, со множеством рюшей, гротескно высокие парики украшены цветами – и идет в постель, ей нужно поспать перед обедом. Когда-то Вильма терпеть не могла спать днем – и до сих пор терпеть не может, боится что-нибудь пропустить. Но не спать днем она уже не может, иначе не хватит сил до вечера.
Тобиас ведет ее по коридору к столовой. Они едят во вторую смену: Тобиас считает дурным вкусом обедать раньше часа дня. Он шагает быстрей обычного, и Вильма просит его идти помедленней. «Конечно, дорогая», – говорит он, сжимая локоть, под который он ее подталкивает. Однажды он обнял ее за талию – у нее еще есть талия, в отличие от некоторых, – но в результате потерял равновесие, и они оба чуть не упали. Он невысок ростом и перенес операцию по замене тазобедренного сустава. Ему нельзя падать.
