– Нет. Просто я не хотел туда. Это трудно объяснить, но… Будто мне стыдно было.
– Перед кем стыдно? Перед теткой, которая умерла?
– Ну да… У меня такое чувство, будто я ее обманул. Или нет, не так. Мне трудно принять это великодушие, вот в чем дело. И стыдно. Я ведь ничего для тетки не сделал, когда она жива была. Вообще про нее забыл… Да, памятник ей поставил. Но что – памятник? Скажи, Варь, я сейчас глупости говорю, да? Смешно выгляжу? Сидит здоровый детина, пеплом голову себе посыпает, вместо того, чтобы свалившемуся наследству радоваться.
– Не знаю. И впрямь немного достоевщиной попахивает. Но я тебя понимаю, я бы тоже, наверное… Да, в этом что-то есть, понимаю. И ты вовсе не смешон и не глупо выглядишь, наоборот, я тебя еще больше уважать и любить стала. И еще… Если тебе не комфортно, может, и сейчас не поедем?
– Нет, мы поедем. Надо эту неловкость преодолеть. Если тетушка так решила, надо ее решение уважать. Поедем…
– Господи, Гош! Какие же мы с тобой оба впечатлительные! Как жить-то будем?
– Да как?.. Впечатляться и жить. Жить и впечатляться. Как все, так и мы.
– Ладно, поехали. Далеко?
– Нет, тут рядом.
Он подвез ее к подъезду старого дома в центре города, серой оштукатуренной пятиэтажке-хрущевке. Варя вышла из машины, огляделась. Двор был тоже старый, уютно заросший кустами сирени и шиповника, с неизменными тополями и облупленными скамейками у подъездов. Странно, что на скамейках бабушек не было. Вымерли все, что ли?
– Пойдем… – мотнул головой Гоша, открывая дверь подъезда.
И резво зашагал по лестнице на третий этаж. Варя робко поднималась сзади след в след, чуть поеживаясь. Всегда чувствовала себя неловко на незнакомой территории, да еще такой, пропитанной чужими запахами. От одной двери несло тушеными овощами с чесноком, от другой – жареной пригорелой картошкой… Так и казалось, что одна из дверей вдруг откроется и сердитый голос произнесет резко – ты кто такая, зачем пришла?
Зачем, зачем?.. Замуж выходить, вот зачем. За любимого мужчину, между прочим. Скоро и наши запахи жизнедеятельности вольются в общую какофонию, дайте срок. У меня тоже часто картошка пригорает…
Квартира и впрямь оказалась убитой, пахла пылью и жалкими ошметками чужого быта. Человек ушел, а неприкаянные ошметки остались. Вот стоптанная тапочка посреди прихожей, почему-то одна. Жалкие пластиковые висюльки в кухонном проеме тревожно дрогнули от сквозняка. И сама кухня с розовым гарнитуром в цветочек, розовым плафоном с кружавчиками, наверное, уютная когда-то, теперь казалась нелепой, как старушка в детской пижамке.
Гоша шагнул к окну, распахнул его настежь. И сразу стало уютнее, будто осень с желтыми тополями ввалилась гурьбой в необжитое пространство, заполнила его ветром, шумом листвы и криками детворы с деткой площадки.
Варя тоже подошла к окну, проговорила тихо:
– А знаешь, здесь ничего. Энергетика хорошая. И окна во двор – тоже хорошо.
– А мне везде с тобой хорошо, где бы ни было, – обнимая ее сзади за плечи и притягивая к себе, нежно пробормотал Гоша. – Я хочу жить с тобой, хочу от тебя детей… И чтобы я с коляской гулял, пока ты обед готовишь. Во-о-он в той аллейке, видишь?
– Вижу…
– И чтобы ты ругала меня, когда я хлеб забуду купить.
– Ага. А еще – когда мусор забудешь вынести. Сама-то я всегда забываю…
И оба замолчали, наслаждаясь минутой счастья. Варя улыбалась, чуть покачиваясь в его руках.
– Странная все-таки штука жизнь… – тихо произнес Гоша ей в ухо. – И почему нам все это надо, а?
– Что ты имеешь в виду?
– Ну, банальщину эту… Обед, хлеб, общее мусорное ведро… А ведь надо, черт побери. Надо. Хоть убей. Почему?
– Это природа, Гош. Все рано или поздно к этому приходят, даже самые на моде взаимоотношений полов продвинутые. Всякие там пикаперы и чайлд-фри… А если не приходят, потом страшно жалеют.
– О чем? О мусорном ведре?
– Нет. О необходимых человеческой природе привязанностях. О семье. О любви. О детях. И о мусорном ведре, как бы это нелепо ни звучало.
– Да, ты права, наверное. Да, все это хорошо, но… Что с мамами будем делать? Оставим на самотек? Если оставим, тоже вроде неправильно…
– Не знаю, Гош. Проблема.
– Давай будем думать, как ее решать. Надо мягко как-то, хитренько, даже артистически. Надо как-то вместе их свести, будто бы невзначай. Без нашего участия.
– А как?
– Может, путевки им в один пансионат купим? А что, хорошая идея. И чтобы в один и тот же двухместный номер. Ты своей маме путевку подаришь, я – своей. Вроде того – заботу об их здоровье проявляем.
– А потом? Когда они узнают?
– Ну потом – это потом… Победителей не судят. И вообще, они к тому времени уже подружатся и общий язык найдут. Знаешь, как бывает на отдыхе? Совместные вечера, совместные прогулки, жизненные откровения, то да се… Многие женщины из отпуска такое приятельство привозят. Потом созваниваются, даже в гости друг к другу ходят. Не знаю, как у твоей, а у моей мамы была пара-тройка таких приятельниц. Мне кажется, отличная идея!
– Да, ты прав, пожалуй. Сейчас за городом хорошо… Осень буйствует, воздух вкусный… Красота, сплошная поэзия! Только путевки надо хорошие найти, с приличным проживанием и питанием. И привезти их надо туда по отдельности, чтобы не догадались о нашем коварстве. И пансионат пусть подальше от города будет, чтоб не сбежали. Пожалуй, я сама этим займусь, у меня знакомая в подобной фирме работает, она хороший пансионат подберет.
– Ага, займись. А я все оплачу. Мне для мамы и для будущей тещи ничего не жалко.
– Да уж, хорошо мы придумали… Если гора не идет к Магомету… Ой, не знаю я, что из этого выйдет!
– Что выйдет, то и выйдет, под лежачий камень вода не течет. Не переживай, нормально выйдет! Все, решили, больше к этой теме не возвращаемся! Пойдем квартиру смотреть! Там еще две комнаты…
Одна комната для рядовой хрущевки была относительно большая, хоть и неудобно вытянутая в длину, другая совсем клетушка, в которую помещались только узкая кровать и тумбочка. Гоша деловито постучал по межкомнатной перегородке, пробурчал что-то себе под нос.
– Что? – обернулась к нему Варя.
– Переделаем все здесь, говорю, перестроим! Спальню нормальную запланируем…
– А всю эту старую мебель куда? И все эти коврики, скатерти?..
– Выбросим. Куда еще эту рухлядь?
– Жалко. Пришли, называется, распорядились. А ведь ей все это дорого было. Вот так живешь и не знаешь, что придет кто-нибудь потом… А ты раньше сюда приходил, когда тетка жива была?
– Нет. Тетя Люда сама к нам приходила. Бабушка как старшая сестра для нее большим авторитетом была и потому не особо с ней церемонилась. Да она ни с кем особо не церемонилась. О, смотри, что я нашел! Альбомы с репродукциями, шикарные издания, старые еще! Сальвадор Дали, Дюрер, Гоген… О, Ван Гог! А вот еще избранное Третьяковки… Да тут целое богатство, Варь! Не знал, что тетя Люда живописью увлекалась.
