О! Если бы я была королевой! Передо мной преклонялись бы, я бы была популярной!
Итальянская принцесса, ее муж и свита еще в России; в настоящее время они в Киеве, в «матери русских городов», как назвал его Владимир Св., приняв христианство и окрестив половину Руси в Днепре.
Киев богаче всех городов в мире церквами, монастырями, монахами и мощами; что же касается драгоценных камней, находящихся в этих монастырях, то количество их баснословно: ими наполнены целые погреба, точно в сказках «Тысячи и одной ночи». Я была в Киеве лет восемь тому назад и еще помню подземные ходы, которые проходят под всеми улицами и соединяют между собою монастыри, представляя таким образом коридор, тянущийся на много верст и уставленный по обе стороны гробницами святых.
6 августа
Вместо того чтобы идти в церковь, я проспала, и Нина увезла меня к себе завтракать. Попугай ее говорил, дочери ее кричали. Я пела, и мы воображали, что мы в Ницце. Двуместная карета – в проливной дождь – повезла трех граций осматривать Исаакиевский собор, известный своими колоннами из малахита и из ляпис-лазури. Эти колонны необычайно роскошны, но безвкусны, так как зеленый цвет малахита и голубой цвет ляпис-лазури уничтожают эффект друг друга. Мозаики и картины идеальны – настоящие лица святых, Богоматери, ангелов. Вся церковь мраморная; четыре фасада с гранитными колоннами красивы, но не гармонируют с византийским позолоченным куполом. Внешний вид вообще оставляет неприятное впечатление, так как купол слишком велик, и перед ним исчезают четыре маленькие купола над фасадами, которые без этого были бы так красивы.
Обилие золота и украшений внутри собора эффектно, самая пестрота гармонична, с большим вкусом, кроме двух колонн из ляпис-лазури, которые были бы прелестны в другом месте.
В это время происходила свадьба; жених и невеста, из простого народа, были некрасивы, и мы смотрели недолго. Я люблю русский народ – добрый, честный, прямой, наивный. Мужчины и женщины останавливаются перед каждой церковью, перед каждой часовней или иконой и крестятся на улице.
Из Исаакиевского собора мы отправились в Казанский. И тут – свадьба и прелестная невеста. Этот собор – подражание Петропавловскому собору в Риме, но колоннада кажется излишней, точно не принадлежащей к зданию; она недостаточно длинна, так что не образует полного полукруга, а это невыгодно для целого и придает ему незаконченный вид.
Далее, на Невском, памятник Екатерине Великой. А перед Сенатом, недалеко от Зимнего дворца, – конная статуя Петра Великого, одной рукой указывающая на Сенат, а другою – на Неву.
Я обедала одна с моими грациями; дядя Степан и Поль были зрителями, они серьезно называют себя моей свитой и сердят меня ужасно. Я хотела бы видеть только Жиро и Мари.
Идет дождь, и у меня насморк. Я пишу маме: «Петербург – гадость! Мостовые – невозможные для столицы, трясет на них нестерпимо; Большой театр – казармы; соборы роскошны, но нескладны и плохо передают мысль художника».
Прибавьте к этому климат – и вы поймете всю прелесть.
Я попробовала воодушевиться, глядя на портрет Пьетро А., но он кажется мне недостаточно красивым для того, чтобы я могла забыть, что он низкий человек, тварь, которую можно только презирать.
Я больше не сержусь на него, потому что вполне его презираю, и не за личное оскорбление, а за его жизнь, за его слабость… Постойте, я дам определение тому чувству, которое только что назвала. Слабость, влекущая за собой добро, нежные чувства, прощение обид, может называться этим именем; но слабость, которая ведет к злу и низости, называется подлостью!
Я думала, что буду живее чувствовать отсутствие своих; я недовольна, но это происходит скорее от присутствия людей неприятных и пошлых, чем от отсутствия тех, кого я люблю.
7 августа
«Оригинальны у нас только Средние века», – сказала я в последней тетради моего дневника.
У кого – у нас? У христиан. Действительно ли мир возродился или же, хотя и с другим оттенком, со времени Сотворения мира все продолжает течь та же самая жизнь, не переставая стремиться к усовершенствованию?
Жизни народов похожи на реки, которые тихо текут то по скалам, то по песку, то между двумя горами, то под землею, то через океан, с которым они смешиваются, пересекая его, но из которого они снова вытекают самими собой, переменяя название и даже направление, – и все это для того только, чтобы следовать одному направлению – тому, которое предназначено и неизвестно…
Я заходила на почту и получила мои фотографии и депешу от отца: он телеграфирует в Берлин, что мой приезд будет для него «настоящим счастьем».
Застав Жиро уже в постели, я осталась у нее на некоторое время; мы заговорили о Риме, и я рассказала, увлеченно и жестикулируя, мои похождения в этом городе. Я останавливалась только тогда, когда смеялась, а Жиро и Мари катались от смеху в своих постелях. Несравненное трио! Я могу так смеяться только с моими грациями.
И по внезапной, если и не естественной, реакции я впала по возвращении в меланхолию. Вернулась я в полночь, с дядей и с Ниной.
Петербург выигрывает ночью. Не могу себе представить ничего великолепнее Невы, с цепью фонарей по набережным, составляющей контраст с луной и темно-синим, почти серым небом. Недостатки домов, мостовых, мостов ночью скрадываются в приятных тенях. Ширина набережных выступает во всей красоте. Шпиль Адмиралтейства теряется в небе, и в голубом тумане, окаймленном светом, виднеются купол и изящные формы Исаакиевского собора, который кажется какой-то тенью, спустившейся с неба.
Мне хотелось бы быть здесь зимой.
9 августа
У меня нет ни копейки денег. Приятное положение! Дядя Степан – отличный человек, но он всегда оскорбляет мои задушевные чувства. Сегодня утром я рассердилась, но полчаса спустя уже смеялась, точно ничего и не случилось.
Здесь был доктор N., и я хотела попросить у него средства против моей простуды, но у меня не было денег, а этот господин ничего не сделает даром. Очень щекотливое положение, уверяю вас. Но я не пла́чу заранее; неприятность уже достаточно несносна тогда, когда она разыгрывается, чтобы нужно было заранее плакать.
В четыре часа Нина с тремя грациями поехала в коляске на Петергофскую станцию. Мы трое были в белом, в длинных cache-poussiere.
Поезд готовился отходить, мы сели без билетов, но нас сопровождали гвардейские офицеры, которых, без сомнения, пленило мое белое перо и красные каблуки моих граций. Вот мы и приехали; я и Жиро, как благородные военные лошади, заслышав музыку, настораживаем уши, с блестящими глазами и в радостном настроении.
Вернувшись, я застала ужин, дядю Степана и деньги, которые прислал мне дядя Александр. Я поужинала, отослала дядю и спрятала деньги.
И, странное дело, я почувствовала большую пустоту, грусть; я взглянула в зеркало – у меня были такие же глаза, как в последний вечер в Риме. Воспоминание наполнило и голову и сердце.
